Я опустила руку с письмом.
— Сьюзен Триндер, — поправила я. — Вы хотели сказать «Сьюзен Триндер». Вы неправильно прочитали.
— Тут сказано «Сьюзен Лилли», — настаивал он. — А теперь поднимите повыше и переворачивайте.
— А зачем, раз вы все равно не то читаете, что там написано…
Но голос мой был тонок, еле слышен. Сердце мое как будто змея обвила и давила все туже.
— Так-так, — сказал он. — Интересненько. Давайте дальше. Что это? Завещание, что ли? «Последняя воля, — ага, вон оно что! — Марианны Лилли, записано в Саутуорке, на Лэнт-стрит, в день восемнадцатого сентября тысяча восемьсот сорок четвертого года, в присутствии миссис Грейс Саксби, проживающей…»
Он остановился. Лицо его вмиг изменилось.
— Грейс Саксби? — промолвил он потрясенно. — Это которая зарезала?.. Что, бумажка-то непростая, а?
Я ничего не ответила. Он снова посмотрел на листок — на пятна. Может, он думал раньше, что это чернила расплылись или краска такая. Теперь же сказал:
— Ну, я не знаю, имею ли я право…
Потом, должно быть, увидел мое лицо.
— Ну ладно, ладно, — сказал он. — Посмотрим. Что там дальше? — И придвинул листок ближе. — «Я, Марианна Лилли, проживающая в усадьбе…» Как это? «Терновник»? «…в усадьбе „Терновник“, Букингемшир… Я, Марианна Лилли, будучи в здравом уме и памяти, хотя и в неполном здравии, настоящим доверяю мою собственную новорожденную дочь СЬЮЗЕН…» Пожалуйста, не дергайте больше — читать трудно… Так, ладно, теперь лучше… «Настоящим доверяю попечению миссис Грейс Саксби и желаю, чтобы она вырастила и воспитала ее в полном неведении об истинном ее происхождении и тайне рождения. Каковая должна быть раскрыта ей в день восемнадцатилетия, третьего августа тысяча восемьсот шестьдесят второго года, в каковой день я также желаю, чтобы ей была вручена половина моего личного состояния. В обмен на это Грейс Саксби передает мне на попечение свою собственную родную дочь МОД…» Ну вот, я же просил не дергаться! Держите ровно, говорю вам! «…родную дочь МОД и желает, чтобы ее также вырастили в неведении о ее имени и происхождении, вплоть до вышеупомянутой даты, по наступлении каковой я желаю, чтобы ей была вручена оставшаяся часть моего состояния. Настоящее письмо является подлинно верным завещанием: договор заключен между мной и миссис Саксби, вопреки воле моего отца и брата, что должно быть признано по закону. Сьюзен Лилли не должна ничего знать о своей несчастной матери, кроме того, что та хотела уберечь ее от несчастий. Мод Саксби будет воспитана как благородная дама и должна знать, что ее мать любит ее больше жизни». Все!
Он выпрямился.
— А теперь скажите, что это не стоит семи пенсов! А если газетчики об этом узнают, то и подороже. Что это с вами? Ой, только в обморок не надо!..
Я покачнулась и ухватилась за его лоток. Терки поползли к краю.
— Эй, осторожней! — сказал он сердито. — Сейчас весь мой товар раскидаете…
Неженка подхватила меня под руки.
— Извините, — сказала я. — Извините.
— Теперь получше? — спросил он, расставляя терки по местам.
— Да.
— Не ожидали?
Я покачала головой — а может, кивнула, точно не помню, — схватила письмо и на негнущихся ногах заковыляла прочь.
— Неженка, — твердила я, — Неженка…
Она усадила меня прямо на тротуар, я привалилась спиной к кирпичной стене.
— Что такое? — спросила она. — Ох, Сью, что все это значит?
Мужчина все еще смотрел в нашу сторону.
— Дайте ей воды! — крикнул он.
Но мне не хотелось пить и не хотелось, чтобы Неженка уходила. Я притянула ее к себе и уткнулась лицом в рукав ее платья. Меня сотрясала дрожь. Так сотрясается заржавленный замок, когда пружины, скрипя от натуги, подались, провернули рычаг и засов наконец отскакивает…
— Моя мать… — сказала я. Договорить не смогла. Это было почти невозможно даже подумать, не то что выговорить! Моя мама — и мать Мод! Я не могла в это поверить. Представила себе портрет красивой дамы, который видела в шкатулке в «Терновнике». Вспомнила могилу, за которой ухаживала Мод. Подумала про Мод и про миссис Саксби. А потом — про Джентльмена. «О, теперь мне все ясно!» — сказал он. Теперь мне тоже все ясно. Теперь мне ясно, о чем так хотела, но не посмела сказать мне миссис Саксби, когда я навещала ее в тюрьме. «Если когда услышишь, что обо мне говорят дурное…» Зачем же так долго хранила она эту тайну?
