Томас Чаттертон - страница 43
Реальный Томас Чаттертон уже в семнадцать лет перестал создавать произведения «Роулианского цикла» и с тех пор пытался стяжать себе славу и деньги в качестве политического сатирика, пишущего на злободневные темы, или автора либретто для музыкальных комедий.
Соответственно, в пьесе Томас показан как человек, погубивший — предавший — собственное призвание и дарование (в отличие, например, от Моцарта, упомянутого в эпиграфе к сцене КАНУН ПАСХАЛЬНОГО ВОСКРЕСЕНЬЯ), что совершенно отчетливо видно из последних слов, обращенных к нему Абуриэлем:
Ты переоцениваешь свою гордость, свои распутства, торгуешь убеждениями и приносишь глубинные внутренние видения в жертву расхожим рифмам. <…> Не искушай сам себя, воображая, будто можешь выиграть красивую жизнь.
Такая трактовка подтверждается и высказываниями Янна в статье «К трагедии Томас Чаттертон»:
Короткая жизнь этого несчастливого человека, который был призван, но вряд ли стал избранным, давала пищу для многообразных толкований. <…> За неделю, или за день, или за час до того, как он покончил с собой, приняв мышьяк и опиум, Томас Чаттертон пишет письмо своему другу Уильяму Смиту >[письмо это целиком приводится в пьесе. — Т. Б.]: отречение от всего; разрыв с близким человеком и с поэтическим искусством; бегство к словарю, заимствование оттуда понятий, обладающих плотностью железа, — тогда как идеи души распыляются, истлевают. Бряцанье языка, возвещающее его скорую гибель… Последние обломки разума и человеческой привязанности здесь напрочь взрываются. Это самое удивительное прощальное послание, какое я знаю, — окончательное; и мы должны обратить на него внимание. Призрачная клеть из слов, пустопорожних греческих и латинских выражений, за которыми человеческое лицо расплывается, словно в тумане…
Тем не менее, сцена самоубийства Чаттертона проникнута сочувствием к нему, а заканчивается пьеса гневным монологом ангела, обращенным к обществу, которое выталкивает из жизни поэтов и вообще несогласных.
В заключение я остановлюсь вкратце на сценической истории «Томаса Чаттертона». История эта была сравнительно более счастливой, чем у других пьес Янна. В 1956 году состоялась премьера в гамбургском Немецком театре, в постановке знаменитого режиссера Густава Грюндгенса (1899–1963) годом ранее ставшего интендантом этого театра. Спектакль имел успех, широко обсуждался в прессе, и, возможно, отчасти благодаря этому Янн тогда же, в 1956-м, получил Литературную премию Свободного ганзейского города Гамбурга. За этой постановкой последовали другие: в берлинском Шлосспарктеатер (1958), в любекском Каммершпиле (1970), в дюссельдорфском Драматическом театре (1977) — В 1985-м была осуществлена радиопостановка на Северонемецком радио.
В 2000-м состоялась премьера в нюрнбергском Драматическом театре (режиссер Николай Сикош); но к тому времени, видимо, Янн давно стал драматургом, в достаточной мере чуждым вкусам театральной публики. Во всяком случае, о нюрнбергском спектакле можно прочитать следующее:
Учитывая то обстоятельство, что пьеса, во-первых, не очень известна, и, во-вторых, содержит места, которые могут вызывать у зрителей разные оценочные суждения — скажем, относительно подхода к проблеме сексуальности или просто очень необычного языка, — постановка была рискованным экспериментом, особенно в связи со столь важной датой.
И все же эксперимент удался — несмотря на то (или: именно благодаря тому), что драматург Кристиан Грёшель сократил оригинальный текст более чем наполовину, а оставшуюся часть пьесы посредством перестановок и вставок фактически скомпоновал заново — сохранив, тем не менее, своеобразие этой драмы.
