— Эй вы, старуха! Извольте-ка мыть получше, чтобы не осталось ни единого пятнышка! — кричал, стоя на пороге швейцарской, тепло укутанный Гур.
Увидав Октава, он с истинно хозяйской грубостью стал разносить тетушку Перу, испытывая яростную потребность отыграться на ком-нибудь за свои прошлые унижения — обычное свойство бывших слуг, когда они наконец-то могут заставить других прислуживать себе.
— Бездельница она, никак не добиться от нее толку! Хотел бы я ее видеть у господина герцога!.. Да, уж там надо было ходить по струнке!.. Я ее вышвырну вон, а уж денежек даром платить не стану! Так только с ними и нужно поступать! Простите, господин Муре, чем могу служить?
Когда Октав спросил ключ, привратник, не торопясь, стал объяснять, что, пожелай только, они, он и его супруга, зажили бы, как буржуа, в своем собственном домике в Мор-ля-Виль. Но г-жа Гур обожает Париж, хотя у нее так распухли ноги, что она не может даже дойти до тротуара. Теперь они ждут, пока их годовой доход достигнет кругленькой цифры, чтобы уйти на покой. Однако каждый раз, когда у них возникает мысль, что им пора бы зажить на сколоченный по грошам капиталец, у них сжимается сердце, и они все откладывают свой переезд.
— Я не потерплю, чтобы мне досаждали! — сказал он в заключение, выпрямляя свой стройный стан бравого мужчины. — Я ведь работаю не ради куска хлеба… Вам ключ от чердака, не так ли, господин Муре? Куда же мы, милая моя, задевали его, этот самый ключ от чердака?
Госпожа Гур, удобно усевшись перед камином, пламя которого придавало этой большой светлой комнате веселый вид, пила из серебряной чашки свой утренний кофе с молоком. Она не помнила, где ключ. Возможно, валяется где-нибудь в комоде. И, продолжая макать в кофе жареные гренки, она не отводила глаз от двери, ведущей на черную лестницу в противоположном конце двора, который в эту слякотную погоду выглядел еще более унылым и пустынным.
— Смотри, вот она! — внезапно вскричала она, увидев выходившую из двери женщину.
Гур тотчас же встал во весь рост перед швейцарской, загораживая проход. Женщина, видимо смутившись, замедлила шаг.
— Мы с самого утра подкарауливаем ее, господин Муре, — вполголоса продолжал Гур. — Вчера мы заметили ее, когда она входила сюда. Она, изволите видеть, идет от столяра, который живет на самом верху… Это, слава богу, единственный рабочий у нас в доме… Поверьте, если бы хозяин послушался меня, он бы вовсе не сдавал этой каморки. Это, знаете, комнатенка для прислуги, не связанная с квартирами, которые мы сдаем. Право, из-за каких-нибудь ста тридцати франков в год не стоит терпеть у себя в доме всякую шваль.
Он оборвал свою речь и грубым тоном обратился к женщине:
— Откуда вы идете?
— Сверху! Откуда же еще? — на ходу ответила она.
Тут Гур раскричался:
— Мы не желаем, чтобы в наш дом шлялись женщины! Слышите? Об этом уже говорили парню, который вас сюда водит!.. Если вы когда-нибудь еще явитесь сюда ночевать, то я сейчас же позову полицию. И мы тогда увидим, будете ли вы и дальше разводить всякие свинства в порядочном доме!..
— А ну вас! Вы мне надоели! Я у себя и могу приходить, когда мне вздумается! — возразила женщина.
Она ушла, и вдогонку ей неслись негодующие выкрики Гура, грозившего, что он сходит за домохозяином. Виданное ли дело! Подобная тварь среди порядочных людей, которые не желают терпеть ничего мало-мальски нарушающего приличия!
В общем, можно было подумать, что каморка, занимаемая рабочим, представляет собой какую-то клоаку, наблюдение за которой открывает вещи, оскорбляющие тонкие чувства привратника и тревожащие его сон по ночам.
— А как же насчет ключа? — нерешительно напомнил Октав.
Но привратник, взбешенный тем, что кто-то в присутствии жильца не посчитался с его авторитетом, обрушился на тетушку Перу, желая доказать, что он умеет приводить людей к повиновению. Да она никак издевается над ним? Опять она метлой забрызгала двери швейцарской!.. Мало того что он платит ей из собственного кармана, чтобы только не пачкать себе рук, так ему еще постоянно приходится убирать за ней грязь! Будь он проклят, если когда-нибудь из жалости позовет ее работать! Пускай подыхает с голоду!
