Топтыгин теперь, значит, на тебя работает.
Для меня это, честное слово, Петрович, такая же неожиданность, как и для тебя.
Просто ученый Медведь, Базиль Модестович. Пережитки фольклора. Цыгане раньше на ярмарке с таким выступали.
Но — неодушевленный.
Единственное утешение. Но надо еще проверить.
Многоцелевой робот, наверное. Непрерывная трансляция плюс защита интересов вкладчиков. Логическое завершение принципа скрытой камеры.
Я и говорю: следят.
Так ведь только за экономикой, Петрович.
Цецилия, дай Густаву воды.
Спасибо, мне уже лучше.
Тогда садись и кончай креветки.
С пивом, Густав. Пиво еще осталось.
И ты тоже, Петрович. Охолонуть не мешает.
Да я, Базиль Модестыч, уже.
Между прочим, Петрович, ты на каком языке в Париже объясняться собирался?
Ну, на этом. Там эмигрантов наших полно. Половина до сих пор на меня работает.
А деньги куда?
Ну, в банк, наверное.
В какой?
Да не все ли равно? Зачем зря мучаешь, Базиль Модестыч?
А ты представляешь себе, какие там налоги? Представляешь себе, что налогами этими тебя бы обобрали в одночасье — особенно если без гражданства — почище, чем ты только что пытался нас?
Зачем человека зря мучить?
Затем, что деньги лучше вкладывать помалу в разные вещи, чем в банке держать, Петрович. Пора бы тебе это знать, тем более — пенсия не за горами. Землю хорошо купить или, скажем, дом. Недвижимость, словом. И лучше это делать отсюда, чем на месте: опять-таки из-за налогов.
Да что ж ты, Базиль Модестыч, со мной делаешь...
Эх, Петрович, все мы тут — люди временные. И ты, и Густав, и Цецилия, и я. И не потому что демократия с ее выборами — с этим-то мы разберемся. Просто возраст не тот. К двухтысячному году нас тут не будет, и газированную монополию — даже если она наступит — мы не увидим. В худшем случае, нас свергнут, как сам знаешь где в 17-м году, в лучшем — марку выпустят за то, что демократию ввели. Так что не надо все самому хватать, надо и о других подумать. Не говоря о том, что и вообще на четыре все делится как-то легче, чем на три.
Базиль Модестыч, голубчик ты мой...
Петрович, не превращайся в бабу.
Да, Петрович, выпейте пива.
Входит Матильда в пятнистой, а-ля леопард, комбинации, катя перед собой коляску, на которой возвышается большая картонная коробка, на которой стоит поднос с десертом. Медведь «настраивается» на Матильду.
Десерт, дамы и господа! А это (указывая на коробку) для вас, г-н Президент. Из Лондона. И еще, г-н Президент: в городе большая демонстрация. Направляется к дворцу. Бон апети, дамы и господа!
Гермес?
Видаль Сассун.
Матильда выходит.
Они теперь повадились уже и по вечерам шляться.
Вряд ли это серьезно.
Тем более вечером иностранные корреспонденты ужинают.
Не то что местные!
Может, из-за цен?
Вряд ли. Ценами теперь не удивишь.
Может, опять канализационные трубы лопнули?
Да, вчера ночью мороз был сильный.
Скорей всего, это мои новые законы против нищих.
Полицию, что ли, вызвать?
В самом деле, Петрович, позвоните и узнайте, в чем там дело.
Ладно, только торт шоколадный с абрикосами не весь съедайте.
Петрович идет к рабочему столу Главы государства, поднимает трубку и набирает номер; в то же время Медведь оборачивается к окну и обращает свою морду вовне.
Густав, подели торт на четыре части.
С удовольствием.
Не то что портфель, а?
Портфель невозможно.
Да тем же ножом.
Ха-ха.
Не могу, г-н Президент. Национальное достояние.
Густав, вы — душка. Национальное!
Вон нация твоя — к дворцу идет.
Может, он сам их и подговорил.
Как вы можете так думать, Базиль Модестович!
Что слышно, Петрович?
В полиции занято.
Как? Они уже полицию заняли?!
Да нет, телефон.
Телефон и телеграф?
Успокойся, Цецилия. Просто занято. Короткие гудки.
А-а-а...
Торт возьми. Чудный. Густав тебе отрезал.
Сначала дозвонюсь.
Да не волнуйся ты! Вон Топтыгин на стреме.
Торт-то торт, а как насчет этого? (Кивает на портфель).
Тем более, к дворцу идут.
Густав говорит: нельзя. Национальное достояние.
Чегоооо? Опять, сука, за свое?
Всего два миллиона.
А остальные где?
Десять процентов займа, г-н Президент, наличными. Чтобы ускорить закупку стекла в Швеции.
Какого стекла?
В какой Швеции?
Ты что — спятил?
