Несколько дней подряд газеты печатали с комментариями интервью, которое дала журналистам Люкс: женщины умеют мстить!
Она рассказывала, как Престо «на коленях умолял ее принять участие в его предприятии, чтобы спасти его от неминуемого краха. Но она с негодованием отвергла его предложение, не желая пятнать свое имя в этом грязном, антиобщественном, преступном деле, направленном против американского народа и чести американской демократии…»
Эллен, выискивая в газетах и журналах нужные статьи, читала эти заметки. Встречаясь с Престо, она бурно выражала свое негодование. Престо был уж не рад, что дал ей такую работу, хотя искреннее возмущение Эллен и трогало его. В этой горячности было нечто большее, чем чувство возмущенной справедливости, и он с новым интересом приглядывался к девушке.
– Ничего, мисс Эллен! Все это в порядке вещей, и для меня в этом нет ничего неожиданного. Борьба не на жизнь, а на смерть – незыблемая основа нашей прославленной демократии. И мы будем бороться. А вы поможете мне?
– Я готова сделать все, чтобы помочь вам! – горячо и искренне воскликнула Эллен.
Престо был растроган. Он взял ее руку и сказал:
– Быть может, эта помощь очень скоро понадобится мне. Не забудьте же вашего обещания!
Он решил воспользоваться ее настроением и со временем добиться согласия на участие в фильме. Дело с героиней-прачкой у Престо не ладилось. Известные и опытные артистки отказывались играть прачку, а молодые, находившиеся под влиянием условных штампов кинозвезд, не справлялись с ролью. Их прачки напоминали танцовщиц из мюзик-холла или графинь, занимающихся стиркой, но очень далеки были от образа настоящей труженицы. И поэтому репетиции пока шли без съемок.
Чтобы отвлечь Эллен от расстраивавших ее газет и скорее достигнуть цели, Престо нередко говорил ей:
– Довольно о газетах. Поедемте лучше со мной в киностудию.
Девушка охотно соглашалась. Таинственный закулисный мир кино интересовал ее. А Престо тонко вел свою линию. В ее присутствии он умышленно поручал роль героини самым неподходящим артисткам. И когда они, как бы танцуя фокстрот, начинали топтаться возле корыта или вынимали белье двумя пальчиками с приподнятыми мизинцами, как конфету из бонбоньерки, Эллен не могла удержаться от улыбки и насмешливых замечаний и иногда возмущенно восклицала:
– Вот чудачка! Да разве это так делается? Она никогда не видела, как белье стирают, полощут, развешивают!
– А вы ей покажите! – с невинным видом однажды сказал Престо. Эллен смутилась, но он продолжал: – Вы только окажете ей хорошую услугу. Надеюсь, вы не стесняетесь того, что умеете стирать белье?
Престо попал в цель.
– Нисколько, – ответила она. – Я считаю, что никакая черная работа не унижает человека. Позвольте мне! – обратилась Эллен к артистке и принялась за работу с такой непринужденностью, как будто находилась в сторожке на берегу Изумрудного озера.
К счастью, опасения Престо не оправдались: Эллен не утратила простоты и естественности своих движений. Тонио, видя ее работу, затаил дыхание, а Гофман, который, не снимая, по обыкновению находился на посту возле аппарата, как-то крякнул и вдруг с ожесточением завертел ручкой.
«Даже Гофмана проняло!» – с радостью подумал Престо.
Артисты с вниманием и некоторым изумлением смотрели на Эллен. В студии стало совсем тихо. Эту напряженную тишину нарушал только сухой треск аппарата. А Эллен как ни в чем не бывало продолжала заниматься стиркой. Когда, наконец, она кончила, Гофман перестал крутить ручку и взревел на всю киностудию:
– Нашли! Нашли, черт возьми! Да ведь это же дьявольски хорошо вышло!
И артисты, в большинстве молодежь, еще не зараженная духом зависти, дружно зааплодировали. Эллен, сама того не сознавая, показала всем предельную высоту всякого искусства: простоту.
И только теперь, видя неожиданный эффект своего выступления, она смутилась и покраснела. Все поздравляли ее, Гофман безумствовал. Он тряс Эллен руки и кричал:
– Теперь мы победим! Вы прирожденная…
– Прачка! – добавила Эллен.
– Прирожденная артистка! Поверьте мне, старому волку! То, что другим дается с величайшим трудом, годами учения, вам даром идет в руки.
