— Уж у тебя-то этот номер не пройдет! — выразил общие чувства некий свирепый холостяк.
Оказалось, что «Грейпорт» успел привыкнуть к повадкам Сары Уокер. И тут-то пронесся слух, что она тяжело больна и, возможно, уже не встанет.
И тогда произошел своеобразный переворот в чувствах. Так бывает с людьми, и порой такое преображение можно принять за первые проблески золотого века воспетой поэтами справедливости; но на сей раз все свелось к тому, что ленивая кровь Грейпортского общества побежала по жилам быстрей, словно подогретая лихорадкой, и сочувствие Саре Уокер оказалось какой-то неискренней, преувеличенной модой. Пошли ежеутренние и ежедневные визиты de rigueur>[*], самые неожиданные дары и подношения, трижды в день сообщалось о ее здоровье, не упомянув о нем, нельзя было начать ни один разговор; со всех сторон сыпались советы, подсказки, просьбы — все только и думали, как бы спасти маленького тирана, от которого еще недавно не знали, как избавиться; наконец, однажды грозная тень придвинулась столь близко, что уж всякому безрассудству впору было дрогнуть и отступить, сложив на пороге свой пестрый колпак с позвякивающими бубенцами. Но мне не хватает красок, чтобы описать дальнейшее, тут нужна речь поживее.
>[de rigueur (франц.) — обязательный, диктуемый нормами приличия.]
— Гляжу, лежит наш ангелочек, — повествовала няня Сары Уокер. — Сама вся белая, в лице ни кровиночки, одни волосы так и горят, так и светятся, и ни словечка вымолвить не может, ан видно по глазам: чего-то хочет. А маменька ей и говорит дрожащим голосом: «Деточка, — говорит, — может, ты чего желаешь, прежде чем нас покинуть? Может, — говорит, — изволишь священника, он уж дожидается?» А она, душенька моя, поглядела на меня — и вот провалиться мне на этом месте — тихонько так шепчет: «Скотти»!
«Ай-ай, — говорит ее маменька, — наша душечка бредит!» Потому что Скотти, сами знаете, в нашей гостинице главный буфетчик.
А я и говорю: не в обиду вам будь сказано, мэм, и нашему дитятке тоже, уж она одной ногой в ангельском чине, — ан ведь и вправду зовет-то она Скотти. И тут она, деточка, заморгала своими черными глазками — дескать, того мне и надо.
Тут доктор и говорит: зовите его сей же час!
Привели Скотти, а он такой усатый да кудрявый, булавки да кольца на нем брильянтовые так и блестят! Поглядел на нашу страдалицу — и глаза тоже заблестели, от слез то есть.
«Чего ты, — говорит, — хочешь, Сара, милочка?» — А у самого голос дрожит.
Поглядела она на него, потом на стол, а там стоит стакан.
Скотти и говорит: «Верно, тебе хочется капельку коктейля, каким я тебя потихоньку в воскресенье угощал?» А сам озирается на ее отца с матерью, видно, напугался — вот они ему сейчас покажут коктейль! А Сара Уокер опять глазами моргает — верно, мол, угадал. Священник даже застонал, а доктор как вскочит:
«Тащи, — говорит, — сюда свой коктейль, а язык держи за зубами, если есть в тебе совесть».
Принес он коктейль. Деточка наша отхлебнула глоток, приподнялась на локте, вся заулыбалась и говорит:
«Твое здоровье, Скотти!»
И поднимает стакан. А он отвечает, будто тоже с ней пьет:
«Спасибо за честь, мисс, и вам того же».
Она подмигнула и говорит:
«Чтоб тебе ни дна ни покрышки, старина!»
А он ей в ответ:
«Чтоб вам оплешиветь и запаршиветь, мисс!»
На этом выпила она коктейль, легла и заснула сном праведницы, а как проснулась, глядим: щечки у ней порозовели и страшной хвори как не бывало!
Так Сара Уокер оправилась от опасной болезни. Предоставляю читателю судить, насколько это существенно для морали, заключенной в моем рассказе.
Однажды в жаркий летний день я сидел на террасе «Кронпринц-отеля» в Роландсеке>[*] и от нечего делать смотрел на публику, что прогуливалась по дороге между отелем и набережной Рейна. Ничто на этом модном курорте не напоминало о днях моей жизни в «Грейпорте» двадцать лет тому назад, как вдруг я подскочил от неожиданности — до меня донеслись слова: «Сара Уокер».
>[Роландсек — курортный городок в среднем течении Рейна.]
Мимо по дороге шли трое — господин, дама и девочка. Девочка обернулась на зов, и я тотчас узнал неповторимые медно-рыжие локоны, стройную фигурку, нежный румянец и тонкие черты подружки моей юности! Я схватился за шляпу, но, пока выбежал на дорогу, семейство уже скрылось.
