Подруги. Не думай так, милая Лаодамия, – не забудет тебя Протесилай для заморской красавицы. Варварские лица не любы эллину, варварский обычай противен ему.
Лаодамия. Ах, милые, говорю, – и сама не верю. Мой Протесилай меня не забудет, мне не изменит. А может быть, она, вещунья сладкая, по ночам таинственно ворожащая под луною, увела его на свой темный луг, зачертила его в свой волшебный круг, опоила его полуночным зелием, обольстила его чародейным веселием… Увы мне, жене оставленной, неутешной!
Подруги. Утешься, милая наша царица, – сама придумываешь ты для себя скорби, которых нет, сама напрасною мукою терзаешь свое сердце.
Лаодамия. И зачем, из-за чего пошли они в такой далекий и трудный путь! Блудницу прославить и увенчать, призрак воплотить, медом жизни напоить беглую тень, – о безумные!
Подруги. Высокому безумию – слава.
Лаодамия. Зачем, зачем слава, омытая в крови? Мне нужна любовь.
С шумом и плачем в чертог быстро входят жены, девы, дети, старцы, вельможи и народ, и с ними Нисса.
Жены и Девы. Царица Лаодамия! Вестник, посланный вождями нашего войска, пришел и принес тебе, царица, и городу вести. Одежда его в пыли, истомлен великою он усталостью, и нерадостен его мутный взор. Боимся, что многие печали возвестит он тебе, царица, и нам.
Лаодамия. Протесилая моего убили! Чуяло мое сердце!
Вестник(входит и обращается к царице). Царица Лаодамия, тебе и городу возвестить великую скорбь послан я ныне вождями.
Лаодамия. Протесилая моего убили!
Вестник. Царица, ты знаешь, что долго стояли мы в Авлиде, и ветра не было. И знаешь ты про смерть Ифигении, и про то, как мы покинули Авлиду. Путь был труден, и велики раздоры среди вождей, и море бурно. Но все корабли пришли к троянским берегам. Тогда мы вспомнили слова вещателя.
Лаодамия. Несносный вестник, не томи меня долгим рассказом. Протесилай мой – что с ним? Скажи мне, что он жив.
Вестник. Царица, дело вестника – рассказать по порядку все, что ему велели передать вожди, и все, что он сам видел.
Лаодамия. Ни слова не дам сказать тебе ранее, чем возвестишь мне, жив ли Протесилай.
Вестник. Узнай же, царица, – царь Протесилай убит. Первый вышел он из корабля на берег вражеской земли, и сбылось предвещание – царь Протесилай первый пал, пораженный копьем дарданца.
Жены и Девы. О горе, великое горе! Бедная Лаодамия, плачь, плачь, подыми вопль до неба, – воплями и воздыханиями утоми черное горе, утешь своими слезами мстительных богинь.
Лаодамия. Первый пал! Так, злая, торопилась ты умертвить моего милого, с неумолимою поспешностью нанесла ты мне удар. Иди, злой вестник, я не хочу ни видеть, ни слышать тебя. Иди, иди – говори другим о битве, о геройстве, о доблестях павших и о славе победивших, – мой Протесилай убит.
Вестник. Царица, царь Протесилай убит, но войско наше подошло к стенам Трои.
Лаодамия. Вестник и народ, – идите отсюда на городскую площадь, – ты, вестник, говори народу все, что надлежит, все, что ты знаешь, а я останусь одна с моим горем.
Подруги. О бедная царица! Какую горькую долю дал тебе немилосердный рок! Мы узнаем от вестника о наших мужьях и сыновьях и потом придем к тебе утешать тебя или плакать вместе с тобою.
Вестник, жены и народ уходят.
Нисса. А меня, госпожа, не гони, – мне слушать не о ком, – посижу над тобою, распростертою на ложе, вея над тобою опахалом.
Лаодамия. О, горе мне! Не самая ли я несчастная из жен? Едва обняла мужа, – и нет его, – мстительные, злые, чуждые человеку силы умертвили радость мою. О злая семья верховных!
Нисса. Боги требуют покорности от людей, как господа от рабов.
Лаодамия. Обольстила его призрачная, призраком манила моего Протесилая, в царство теней легким призраком заманила его. Так поспешно, так страстно сорвали мы нежный цвет – между ласками отрока и ударом дарданца насладились мы его мгновенным благоуханием, – и где же ты, счастие наше? Увы мне, жене покинутой, неутешной! Вы, неправедные боги! Или и вовсе недоступны чертоги ваши? О, трепещите, – проклятия горячим пеплом упадут на головы ваши! Восстанет из земного праха муж, который ответит стрелой на стрелу, ударом на удар.
