— К сожалению, я не знаю, — сказал Ангел. — Я прочел совсем мало книг.
— Какая прелесть! — воскликнула миссис Джехорем. — Я жалею, что много читала. Я искренне разделяю ваши взгляды. Я бы тоже не читала книг, но мы, бедные женщины… Я думаю, нам не хватает оригинальности… И здесь так отчаянно затягивает эта рутина… Всякие ненужные дела…
— Он очень миловиден, спору нет. Но в мужчине самое главное — это его сила, — сказал Джордж Хэррингей. — Как вы считаете?
— О!.. Я тоже так считаю, — сказала мисс Пербрайт младшая.
— Это женственные мужчины виновны в появлении мужеподобных женщин. Если мужчина начинает щеголять длинными волосами, то что же остается делать женщине? И когда мужчина ходит с прелестными чахоточными румянами на щеках…
— О Джордж! Вы сегодня ужасно язвительны, — сказала мисс Пербрайт младшая. — Я уверена, что это не краска.
— Нет, правда, я совсем не его опекун, дорогая леди Хаммергеллоу. Конечно, вы очень добры, что принимаете в нем такое участие…
— Вы в самом деле собираетесь импровизировать? — спросила миссис Джехорем в умильном восторге.
— Шш! — произнес младший священник из Айпинг-Хенгера.
Ангел заиграл, глядя в пространство и думая о чудесах Ангельской Страны, но все же незаметно дал вкрасться в создаваемую им фантазию той печали, которая уже овладевала им. Когда он забывал о слушателях, музыка его была странной и неясной, когда же окружающее вдруг проникало в его сознание, музыка становилась причудливой и капризной. Но над Викарием музыка Ангела уже приобрела такую власть, что все тревоги сразу оставили его, как только Ангел взмахнул смычком. Миссис Джехорем сидела и старательно сохраняла сочувственно-восхищенный вид (хотя музыка была временами путаной) и старалась перехватить взгляд Ангела. У него было удивительно подвижное лицо, с самыми тонкими нюансами выражения! А уж в этом миссис Джехорем знала толк! Джордж Хэррингей явно скучал, пока мисс Пербрайт младшая, обожавшая его, не выдвинула свою робкую туфельку как раз настолько, чтобы коснуться ею его мужественного башмака, и тогда он повернулся как раз настолько, чтобы оценить женственную нежность ее кокетливого взгляда, и это его утешило. Весьма немолодая мисс Папавер и миссис Пербрайт просидели неподвижно, как на проповеди, добрых четыре минуты.
Наконец немолодая мисс Папавер сказала шепотом:
— Я всегда с таким наслаждением слушаю скрипку!
И миссис Пербрайт ответила:
— Мы здесь так редко слышим хорошую музыку!
И мисс Папавер сказала:
— Он играет очень приятно.
И миссис Пербрайт:
— У него такое легкое туше!
А мисс Папавер:
— Уилли по-прежнему берет уроки?
И зашептались о самых разных вещах.
Младший священник из Айпинг-Хенгера сидел (он это помнил) на виду у всего общества. Одну ладонь он приставил к уху, а глаза недвижно вперил в пьедестал севрской вазы — гордости дома Хаммергеллоу. Движения его губ служили как бы критическими указаниями для каждого из слушателей, кто был склонен руководствоваться ими. Таков был его великодушный обычай. Он сидел с видом сурового беспристрастия, сквозь которое временами прорывалось явное осуждение или — изредка — осторожное одобрение. Викарий откинулся на спинку кресла и неотрывно глядел Ангелу в лицо, а сам отдался волшебному сну. Леди Хаммергеллоу, подергивая головой и тихо, но непрестанно шелестя шелками, вела наблюдение и силилась понять, какое впечатление производит игра Ангела. Мистер Ратбон-Слейтер важно уставил взгляд в свою шляпу, и вид у него был самый несчастный, а миссис Ратбон-Слейтер старалась запечатлеть в своей памяти фасон рукавов миссис Джехорем. А воздух вокруг был насыщен восхитительной музыкой — для всех, кто имел уши, чтобы слышать.
— Пожалуй, слишком непосредственно? — шепнула леди Хаммергеллоу и толкнула Викария в бок.
Викария точно вдруг изгнали из царства Снов.
— А?! — вскричал Викарий и привскочил.
— Тшш! — зашипел младший священник из Айпинг-Хенгера.
И каждый посмотрел на Хильера, возмущенный его грубой нечувствительностью.
— Как не похоже на Викария! — сказала весьма немолодая мисс Папавер. — Позволить себе такую вещь!
Ангел продолжал играть.
