— Ржа ест железо, а печаль — ум человеку. Печальну человеку засохнут кости. Тем и аз вжадах милосердия твоего…
Александр более внимательно и пытливо взглянул на странного просителя и, стараясь сдержать улыбку, глубже надвинул меховую шапку на правую бровь.
— Помяни мя, в неисправнем вретище [18]лежащего, зимою умирающего и каплями дождевыми, яко стрелами, пронизаема…
— Говори мне вразумительно! — прервал княжич. — Кто ты? Как твое имя? И о чем ты просишь?
— Не слушай ты его, княже, мой господине! — раздался ржавый, хриплый от злости голос пожилого монаха с седой растрепанной бородой. Он быстро подходил со стороны, придерживая рукой большой крест, висящий на груди. — Это суеслов, великий грешник. Всех-то он осуждает! — продолжал монах, задыхаясь от ходьбы. — Он прислан сюда для покаяния и должен в посте и молитвах просить Господа об изгнании из него духа гордыни и грешных помыслов… Остерегайся его, княже, мой господине! — Монах, держа в руке медный крест, выдвигал его, ожидая, что Александр приложится. — Отойди отсюда, нечестивец! — махнул он рукой на просившего бедняка.
Александр, стараясь сохранить достоинство, подобающее сыну знатного князя, не торопясь подошел к монаху и, перекрестясь, поцеловал его медный крест. Затем отступил на шаг и сказал громко и резко:
— Повремени, отец! Не с тобой нынче я речь веду. Скажешь, когда твой черед придет… Ты кто? — обратился он снова к просителю. — Чернец или послушник?
— Даниил, холоп, раб холопа, — скорбное имя, мне от юности дарованное. Аз не в Афинех ростох, ни от философ научихся, но бысть падая, аки пчела по различным цветам и оттуда избирая сладость словесную. Како речеши, княже! Мне ли, недостойному, пострижчися в чернцы? Лучше мне тако в скудости скончати живот свой, нежели, восприимше ангельский образ, Богу солгати! — И он направил указательный палец на монаха.
Старый монах воскликнул:
— Отврати очи твои от него, княже! Обычаем он зловреден. Да разве святой владыка наш допустит его к приятию сана? Ступай, ступай скорее отсюда, мерзкий человек! — с яростью обратился монах к покорно стоявшему просителю, пытаясь его оттолкнуть.
— Погоди, отец! Не сказал ли я, что не с тобою речь веду?.. Чего бы ты хотел, о чем просишь? — спросил Александр.
— Княже, мой господине! — снова нараспев заговорил странный человек. — Орел-птица — царь над всеми птицами, а осетёр — над рыбами, а лев — над зверьми. А твой отец, преславный князь Ярослав Всеволодович, — над русичами. Но златом князь мужей добрых не добудет, а мужми и злато, и сребро, и градов он добудет…
— Постой, велеречивый златоуст! Я обещаю поговорить с батюшкой и просить его призвать тебя к себе.
— Нет, нет, княже, мой господине! Пощади меня! Заклюют меня здесь черные вороны. Лучше бы ми смерть, нежели здесь продолжен живот в нищете. Возьми меня с собою! Молю тебя, сыне великого князя Ярослава!
— Да помолчи, Данииле! Наш княжич возлюбленный тебе же добра желает! — сказал вкрадчивым и ласковым голосом второй чернец, бесшумно подошедший к говорившим.
У Александра загорелись мысли, которые давно беспокоили и одолевали его.
— Какую работу ты мог бы делать в Переяславле? Знаешь ли ты книжную премудрость? Сможешь ли переписывать книги? В монастыре в Переяславле хранятся древние книги. Смог бы ты переписать те, в коих описываются деяния ратных мужей, преславных воителей?
Он ожидал ответа Даниила. Тот, переминаясь с ноги на ногу, заикаясь, проговорил:
— Все гораздо могу. Искусно тебе перепишу, княже, мой господине. И сам я многое знаю. К примеру: прочел я всю книгу «Эллинского и Римского летописца», в коей помещено сказание об Александре, царе Македонском, его же пестун и учитель бе Леонид — полководец и Аристотель — философ премудрый, и како отпущаемый от школьного учения домови. Александр-отрок учаше других отроков да ся биють, разделившиеся на дружины… И сам со другие отроцы творяше брань [19]ту… Это сказание про Александра все для тебя перепишу. Повели, княже, мой господине, да пойду за тобой следом, на хвост коня твоего взирающе. А ежели отринешь мя здесь, то аз, аки пес шелудивый, издохну и замерзну под вретищем…
