— Надобно просить князя Переяславльского Ярослава Всеволодовича облегчить нашу участь. Ведь он крепко обещал всегда поддерживать новгородцев в нужде. Да только теперь ему не до нас. Видно, махнул он рукой на Новгород с той поры, как нас покинул.
— Нет, он поможет! — уверенно ответил другой. — Иначе зачем бы он оставил своих обоих сынков у нас в Новгороде, словно в талех! [6]
— А что с того, что в талех? Они живут на свободе в городище [7]. Долго ли им сбежать в Переяславль!
— Что же нам, по-твоему, остается делать?
— Немедля заточить обоих княжат в монастырь. Тогда и князь Ярослав опомнится и пришлет выкуп. Вот тут и двинутся к нам опять из Суздаля и Переяславля торговые насады и привезут жита.
— Сегодня же скажем на вече, чтобы привели напоказ обоих княжат, а там все и сделаем.
— Не знаешь ты, что ли, князя Ярослава? Он только пуще гневом распалится.
— Видать, на вече сегодня дело миром не кончится. Будет встань [8]промеж сторонников Ярослава и его врагами.
В это время телеги двинулись, людской затор рассосался, и обеспокоенный Варсонофий поспешил дальше. С горечью он думал: «Не могут новгородцы жить без неурядиц и споров! А что им надобно? Два малолетних княжича, сынки Ярослава Всеволодовича, у нас уже сидят, никому они не мешают, а правят за них наш старый посадник да вече. Оно наш главный хозяин».
Урок подходил к концу. Топот ног на скрипучей лестнице заставил всех прислушаться. В светлицу вбежал Шостак Орешко, любимый дружинник-медвежатник князя Ярослава. Заложив дверь засовом, Орешко отер вспотевшее лицо полой кафтана.
— Беда! Ой, беда надвинулась! — говорил он, задыхаясь. — Надо княжатам немедля бежать из Новгорода! Люди бесчинствуют, кричат: «Пора вытравить племя Ярославово и призвать Мстиславичей!»
Варсонофий в ужасе соединил ладони.
— Какая же вина может быть на малых детях?
— Да та, что сейчас Борисова чадь, сторонники боярина Бориса Негочевича, договариваются с князем Мстиславом; хотят спиною повернуться к Суздалю и Владимиру, а стало быть, и к великому князю Ярославу. А откуда тогда новгородцы будут хлеб для себя привозить? Ведь с хлебом у нас скудно: в прошлые годы заморозками все хлеба побило.
Говоря это, Шостак Орешко высунулся в окно, выходящее на задний двор, и свистнул.
Послышался ответный свист, Шостак крикнул:
— Мы готовы, сейчас придем! — Потом, обратившись к мальчикам, сказал: — Боярина Федора Даниловича, вашего пестуна [9], я уже предупредил; это он вместе с тиуном [10]Якимом ждет вас с конями… Одевайтесь скорее и поспешайте!..
Крики и шум во дворе усилились.
Оба мальчика пытались тоже выглянуть в окно, но отец Варсонофий оттаскивал их и торопил, помогая одеваться.
Лестница снова заскрипела, и глухие удары потрясли дверь.
— Что вам надо? Уходите, откуда пришли! — закричал Орешко.
— Открывай, или я высажу дверь!..
Дверь шаталась, трещала и наконец соскочила с кожаных петель.
В светлицу ввалился толстый, грузный Фома Полуэктов, богатырь с большой бородой, падавшей на грудь. Все в Новгороде знали этого богатого мясника. Его крепкая рука, обросшая рыжими волосами, сжимала длинный узкий блестящий нож, каким он обычно колол свиней.
— Это, что ли, княжата? — сказал мясник, делая шаг в сторону мальчиков.
Федя и Олекса, прижавшись друг к другу, стояли в углу позади стола.
— Я не хочу! Не хочу! — закричал Федор.
Княжич Александр блестящим взглядом расширенных глаз молча внимательно следил за всем происходящим, и страха не было на его лице.
Фома Полуэктов пришел не один. Его молодой подручный, разинув рот, с мешком в руке стоял, загораживая двери, готовый исполнить приказание хозяина.
— Эй, вы, жеребятки, подьте-ка сюда! — прогудел Полуэктов.
— Побойся Бога! Что ты замыслил? — закричал Варсонофий, шагнув вперед и высоко подняв серебряное распятие. — Отойди, безбожник!
— Не вступайся не в свое дело, отец честной! Мне велел боярин Борис Негочевич привести на вече обоих княжат, а если заупрямятся, то принести их. Вот и два мешка наготове.
— Не посмеешь ты такой смертный грех взять на душу! — кричал в испуге Варсонофий, загораживая дорогу мяснику с ножом.
