— Ну что, Порфирий Петрович, как дела?
Порфирий Петрович смотрит на него признательно и с чувством пожимает руку.
— Очень приятно! — говорит он, — благодарю вас; сейчас семь в пиках выиграл и Александра Семеныча обремизил!
— Не выиграли бы вы, — вступается Александр Семеныч, записывая ремиз и ломая в ожесточении мелок, — не выиграли бы вы, кабы Петр Борисыч лаптей не плел… эх вы! а еще играть садитесь!
— Уж там лапти или не лапти, — говорит Порфирий Петрович благодушно, — а выиграл!
Иван Павлыч чуть-чуть хихикает и, взглянув на будущего папашу с нежностью, удаляется.
— Приятный молодой человек! — отзывается Порфирий Петрович по уходе его.
— Основательный! — подтверждает Александр Семеныч, — этаких людей бы побольше, так дела-то в губернии совсем другим бы порядком пошли.
Иван Павлыч между тем садится около Софьи Григорьевны и заводит с нею интересный разговор.
— А Порфирий Петрович сейчас Александра Семеныча без одной семь в пиках оставил, — говорит он, — и надо видеть, какой выговор сделал за это Александр Семеныч Петру Борисычу… отлично играет Порфирий Петрович!
— Вы думаете? — отвечает Софья Григорьевна, — а я на месте Петра Борисыча никогда бы не села в карты играть… ни одной ведь игры не проходит, чтоб его не бранили!
В это время Тисочка, шатаясь из стороны в сторону, проходит мимо Софьи Григорьевны.
— Как мила Феоктиста Порфирьевна! — восклицает Иван Павлыч, — и как скромна! знаете ли, Софья Григорьевна, что если сравнить ее с другими крутогорскими барышнями, то… но, право, даже и сравненья никакого нет!
— Очень приятно, — отвечает Софья Григорьевна, — мне кажется, однако ж, что и другие барышни очень милые…
— Да, коли хотите… но всё не то, что Феоктиста Порфирьевна! Возьмите, какая у нее невинность в глазах!
— Очень приятно…
Из всего вышеизложенного явствует, что тактика Ивана Павлыча весьма остроумна и дальновидна. Он действует прежде всего на родителей и направляет все усилия к тому, чтобы глаза их привыкли к нему. С этою целью он частенько навещает их то утром, то вечером, а иногда и утром и вечером, ездит с ними гулять за город и наконец даже получил однажды приглашение запросто у них отобедать. Одним словом, он хочет сделаться неотразимым, вкрасться в доверенность Порфирия Петровича до такой степени, чтоб последний и не пикнул в ту минуту, когда предложение будет сделано во всей форме, а только бы отвечал: «очень приятно!» и расставил бы вместе с тем руки от изумления, что вот, дескать, как оно случилось: и не ждали и не гадали, а влез подлец в душу, без мыла влез!
Одно только обстоятельство несколько смутило Вологжанина. В одну теплую и лунную ночь, когда он, провожая Пор-фирьевых из загородного сада, по обыкновению суетился около их экипажа, подсаживая Софью Григорьевну и Феоктисту Порфирьевну, из-за угла внезапно появился огромный мужчина, который, при лунном освещении, показался Вологжанину саженей шести ростом, и сильным голосом сказал:
— Не опасайся, божественная Феоктиста! друг твой бодрствует над тобой!
И вслед за тем звучным голосом запел:
Спи, ангел мой, спи, бог с тобой!
Иван Павлыч в ту же минуту кинулся, чтобы наказать дерзкого, но он уже исчез.
— Кто такой? кто такой? — спросил Вологжанин у полицейского, стоявшего у ворот сада, и получил ответ, что незнакомец не кто другой, как ужасный форштмейстер Махоркин, о котором в городе ходили самые загадочные и разноречащие слухи.
