А много-много за «посланье».
Но, кстати, о посланье:
О нем ведь, кажется, вначале речь была.
Послание твое — малютка, но прекрасно,
И все в нем коротко да ясно.
«У каждого свой вкус, свой суд и голос свой!»
Прелестный стих и точно твой.
«Язык их — брань, искусство —
Пристрастьем заглушать священной правды чувство,
А демон зависти — их мрачный Аполлон!»
Вот сила с точностью и скромной простотою.
Последний стих — огонь, над трепетной толпою
Глупцов, как метеор ужасный, светит он.
Но, друг, не правда ли, что здесь твое потомство
Не к смыслу привело, а к рифме вероломство.
Скажи, кто этому словцу отец и мать?
Известно: девственная вера
И буйственный глагол — ломать.
Смотри же, ни в одних стихах твоих примера
Такой ошибки нет. Вопрос:
О ком ты говоришь в посланье?
О глупых судиях, которых толкованье
Лишь косо потому, что их рассудок кос.
Где ж вероломство тут? Оно лишь там бывает,
Где на доверенность прекрасную души
Предательством злодей коварный отвечает.
Хоть тысячу зоил пасквилей напиши,
Не вероломным свет хулителя признает,
А злым завистником иль попросту глупцом.
Позволь же заклеймить хером
Твое мне вероломство.
«Не трогай! (ты кричишь) я вижу, ты хитрец;
Ты в этой тяжбе сам судья и сам истец;
Ты из моих стихов потомство
В свои стихи отмежевал
Да в подтверждение из Фебова закона
Еще и добрую статейку приискал.
Не тронь! иль к самому престолу Аполлона
Я с апелляцией пойду
И в миг с тобой процесс за рифму заведу!»
Мой друг, не горячись, отдай мне вероломство;
Грабитель ты, не я,
И ум — правдивый судия
Не на твое, а на мое потомство.
Ему быть рифмой дан приказ,
А Феб уж подписал и именной указ.
Поверь, я стою не укора,
А похвалы.
Вот доказательство: «Как волны от скалы,
Оно несется вспять!» — такой стишок — умора.
А следующий стих, блистательный на взгляд:
«Что век зоила — день! век гения — потомство!» —
Есть лишь бессмыслицы обманчивый наряд,
Есть настоящее рассудка вероломство.
Сначала обольстил и мой рассудок он;
Но… с нами буди Аполлон!
И словом, как глупец надменный,
На высоту честей фортуной вознесенный,
Забыв свой низкий род,
Дивит других глупцов богатством и чинами,
Так точно этот стих-урод
Дивит невежество парадными словами;
Но мигом может вкус обманщика сразить.
Сказав, рассудку в подтвержденье:
«Нельзя потомству веком быть!»
Но станется и то, что и мое решенье
Своим «быть по сему»
Скрепить бог Пинда не решится;
Да, признаюсь, и сам я рад бы ошибиться:
Люблю я этот стих наперекор уму.
Еще одно пустое замечанье:
«Укрывшихся веков» — нам укрываться страх
Велит, а страха нет в веках, —
Итак, «укрывшихся» — в изгнанье.
«Не ведает врагов» — не знает о врагах.
Так точность строгая писать повелевает
И муза точности закон принять должна,
Но лучше самого спроси Карамзина:
Кого не ведает или о ком не знает,
По самой точности точней он должен знать.
Вот все, что о твоем посланье,
Прелестный мой поэт, я мог тебе сказать.
Чур, не пенять на доброе желанье;
Когда ж ошибся я, беды в ошибке нет —
Прочти и сделай замечанье.
А в заключение обоим вам совет:
«Когда завистников свести с ума хотите
И вытащить глупцов из тьмы на белый свет —
Пишите!»
