Потом они стояли в узком проходе позади белой с золотом пирамиды — Шэрон и Элмер, — и она воскликнула:
— О, это было прекрасно! Честное слово, я чуть сама не заплакала, Элмер! Просто великолепно!
— Ну что — не захватил я их? А? Каково! Знаете, Шэрон, я так рад, что все сошло удачно, потому что это — ваше собрание, и я хотел отдать вам все, на что я способен!
Он шагнул к ней, протянув руки, и на этот раз, впервые в жизни, он не фальшивил, не думал о любовной дипломатии. Он шел к ней, как маленький мальчик к матери, чтобы она похвалила его. Но она отпрянула, прошептав просительно и без всякой насмешки:
— Нет! Пожалуйста!
— Но ведь я вам нравлюсь?
— Да.
— Очень?
— Не очень. Очень никто не может. Но все-таки вы мне нравитесь. Когда-нибудь я, быть может, и смогу полюбить вас. Чуть-чуть. Если вы не будете очень торопить меня. И только физически. Моей души, — гордо закончила она, — не может коснуться никто!
— По-вашему, это пристойно! Да разве это не грех?
Она вспыхнула:
— Я не могу согрешить! Я выше греха! Я воистину овеяна благодатью! Что бы я ни вздумала сделать, даже то, что грех для непосвященного, во мне обращается во славу божью! Я могу поцеловать вас, вот так — она легко коснулась губами его щеки — или страстно, бесконечно страстно, и это лишь будет символизировать мое полное единение с Иисусом! Я открыла вам тайну. Вам ее никогда не понять. Но служить мне вы можете. Хотите?
— Да… А ведь я никогда еще никому не служил! Так — можно? Прогоните вы этого чванного слюнтяя Сесиля, и будем работать вместе с вами. Разве не пригодятся вам эти вот руки, чтобы защитить вас, когда придет время?
— Может быть. Но меня нельзя торопить. Я — это я! И решаю тоже я.
— Да. Это, как видно, правда, Шэрон. Вы, должно быть, загипнотизировали меня или не знаю уж, что…
— Пока нет. Когда-нибудь, возможно, если вздумаю… Я все могу, стоит лишь захотеть. Господь избрал меня, чтобы творить его дело. Я — воплощение Жанны д'Арк, Екатерины Сиенской[91]! Мне являются видения! Бог говорит со мной. Я вам сказала как-то, что недостаточно умна, чтобы соперничать с мужчинами-евангелистами. Вздор! Ложная скромность! Они посланцы божьи, но я… я правая рука господа!
Она говорила нараспев, откинув голову, закрыв глаза, и он, вздрогнув, прошептал:
— Господи, да она одержимая!
Но ему было все равно. Он отдал бы все на свете, чтобы следовать за ней. Запинаясь, он сказал ей это, но она прогнала его прочь, и он тихонько побрел к себе, исполненный такого смирения, какое до сих пор было ему неведомо.
I
В это лето Шэрон Фолконер провела еще два цикла молитвенных собраний, и в каждом «крупная величина в промышленном мире» живописала историю своего обращения, свершившегося благодаря притче о талантах и красноречию сестры Фолконер.
Порой она держалась с ним, как с близким человеком, порой смотрела на него стеклянными, невидящими глазами. Однажды она резко бросила ему:
— Вы курите, да?
— Я… да.
— Слышу по запаху. Терпеть не могу! Можете бросить? Раз и навсегда? И пить тоже?
— Да. Брошу.
И он бросил. Мучился, томился, не находил себе места, но ни разу с тех пор не прикоснулся ни к спиртному, ни к табаку и искренне жалел, что по вечерам, которые теперь нечем было заполнить, его нет-нет да и тянуло к горничным в отелях.
Однажды, в конце августа, в небольшом городке штата Колорадо, когда он после второго выступления в роли спасенного финансового титана возвращался с Шэрон в отель, он взмолился:
— Позвольте мне зайти к вам! Прошу вас! Нам никогда не удается просто посидеть и поболтать.
— Хорошо. Приходите через полчаса. Звонить по телефону не надо. Поднимитесь прямо в номер Б.
Полчаса трепетного ожидания — ожидания, сродни страху.
В каждом городе, где Шэрон проводила свои собрания, ее приглашали остановиться у кого-нибудь из праведных отцов города. Она всегда отказывалась.
У нее имелось наготове подробное объяснение: она может «полнее отдаваться молитвам, имея свое пристанище, где сама атмосфера понемногу становится все более одухотворенной».
Элмер гадал иной раз, не останавливается ли она в отеле ради атмосферы Сесиля Эйлстона, но старался не особенно задумываться об этом, чтобы не страдать.
