Чтобы получить к экзамену на Годовой конференции удостоверение о курсе, пройденном в семинарии, он написал декану Тросперу. Он объяснил, что его озарил великий свет; что он работал с сестрой Фолконер; но что именно раннему влиянию декана Троспера он обязан в конечном счете своим нынешним совершенством. Удостоверение он получил вместе с письмом декана:
«Надеюсь, вы не будете чрезмерно усердствовать в праведном рвении. Это могло бы тяжело отразиться на вашей пастве. Помнится, вам всегда было свойственно стремление заходить слишком далеко — и во многом. Как баптист, я поздравляю методистов с тем, что они заполучили вашу особу. Если все, что вы говорите о своем благостном состоянии, — правда, то все же советую вам продолжать молиться. Возможно, остались еще две-три добродетели, которые вы еще не успели обрести».
«Ах ты, черт побери! — бесился непонятый святой. — А, наплевать, не все ли равно! Документики как-никак у меня, а степень бакалавра — он сам говорит — мне может дать экзамен. Беда старины Троспера, что он тоже слишком уж умничает. Ну, и пошел он!..»
X
Наряду с богословскими изысканиями Элмер уделял время и светской литературе. Книги он брал у Клео и в крошечной местной общественной библиотеке, помешавшейся в здании школы; а во время случайных поездок в Спарту, ближайший крупный город, даже покупал иной раз подержанные книги, если попадалось хорошее издание.
Начал он с Браунинга[143].
Он много слышал о Браунинге. Слышал, что это шикарный поэт и вдохновенный мыслитель. Но сам не нашел в Браунинге ничего особенного. Столько строчек, которые приходится перечитывать по три, по четыре раза, пока доберешься до смысла… и чересчур много написано об Италии и прочих второстепенных странах.
Но все-таки Браунинг дал ему массу новых словечек для записной книжки, куда он заносил многосложные слова и фразы, которые долгие годы служили ему богатым и тайным источником материала для наиболее высокопарных его речей. Сохранилась страничка из этой книжки.
Испепелить — сжечь.
Меровинги[144] — французский род, примерно 500-й год нашей эры.
Запомн. Голгофа — место распятия.
Ли Хант[145] — поэт — 1840, отрицат.
Лупин — голубой цветок.
Аннулировать — свести на нет.
Chanson (произн. шан-сон) — французская песенка.
Запомн. стоящий человек — тот, кто улыбается, когда хуже быть не мож.
Проповедь о чел., кот. гов., что другие планеты обитаемы, — чепуха, т. к. в библии не сказано, чтоб Христ. собирался их спасать.
Теннисон был Элмеру больше по душе, чем Браунинг. Ему понравилась «Мод»[146], она напоминала Клео, только не такую симпатичную, а мораль и убийства «Идиллий короля» доставили ему просто огромное удовольствие. Взялся он и за Омара Хайяма в переводе Фитцджералда — его в свое время рекомендовал литературный кружок в Тервиллингере — и сделал открытие, которое решил было даже опубликовать в печати.
Он слышал, будто Омар Хайям — безбожник, а между тем, прочтя:
Я в юности своей усердно посещал
Ученых и святых и слову их внимал,
Но слово пусто их, как знаю я теперь,
И я от них бегу обратно в ту же дверь!
пришел к заключению, что этим четверостишием Омар, несомненно, хочет сказать: как там ни распинайся учителя, а он, Омар, твердо верит в Иисуса.
Диккенс был для Элмера откровением.
Он и не подозревал, что в прежние времена, когда еще не было газеты «Сатердей ивнинг пост», печатались такие потрясающие книги. К юмору он был равнодушен; он считал, что со стороны мистера Диккенса вульгарно и даже безнравственно заставлять Пикквика напиваться пьяным, а Манталини замышлять самоубийство; его увлекала сентиментальная и романтическая сторона. Когда умер Поль Домби, Элмер чуть не разрыдался. Когда мисс Никклби приходилось защищать свою добродетель от покушения сэра Малбери Хоука[147], Элмеру хотелось быть там, на месте, как пастору и как спортсмену, чтобы спасти ее от этого гнусного светского льва, типичного для своего класса, развратителя невинности и молодости.
— Да, сэр, вот это вещь! — восторгался Элмер. — Это писатель! Проникает в сокровенную глубину человеческой души! Буду на него ссылаться, когда эти олухи созреют для литературных проповедей.
