Шмоток полно. Базар такой, что от зелени, помидоров, слив, рыб, дынь, арбузов, картошки величиной с собаку, кукурузы вареной с солью, колбасы телячьей, поросячьей, индюшачьей, халвы тахинной, черешен, фасоли молодой, салата, селедки, водки, пива, соков, давленых тут же, и криков: «Я сегодня сошел с ума, берите все за один шекель», – ты становишься сумасшедшим.
А еще Иисус Христос, а еще вся Библия на самом деле, и Вифлеем, и Голгофа, и Гроб Господень, и царь Ирод. Все на самом деле!!! И желтая пустыня, и Мертвое море, где женщины плавают в позах, которые раньше видел я один. Такое это Мертвое море.
И Красное море с коралловыми рифами и рыбами таких наглых расцветок и нахальства, что хочется спросить их: «У вас что, врагов здесь нет? А акулы? А русские? Да у нас на Черном море, если б ты даже сидел под камнем и был бы цвета свежепролитого мазута, тебя бы выковыряли, распотрошили и зажарили в твоем собственном машинном масле. А здесь ты нагло меня, Мишу Жванецкого, хвостом в пах. Я понимаю, что ты голубой с желтым. Жаль, я сыт. И жаль, ты не приезжаешь к нам на Черное море, ты б там поплавал».
И рощи оливковые и апельсиновые, где фонарями сквозь зелень светят апельсины, и никто не жрет их…
И вот среди этой роскоши, природы и жизни шатаются люди, которые на неродной родине были евреями, а на родной наконец стали русскими и вокруг себя распространяют текст: «Это все поверхностный взгляд, Миша. Ты в восторге. Ты же не успеваешь глянуть вглубь». Да, не успеваю. Или нет, не успеваю. Как это было по-русски? Конечно, не успеваю. Конечно, поверхностный взгляд. То что мы в Москве умираем с голоду, тоже поверхностный взгляд. Но каких два разных поверхностных взгляда.
– У нас тяжело, Миша.
Да, у вас тяжело. А у нас плохо. «Опять разница небольшая, но опять очень существенная», – как любил говорить великий юморист и бывший президент.
Да, среди сказочной и самой красивой в мире библейской страны сидят четыреста пятьдесят тысяч недовольных советских евреев. Их русские жены счастливы! Их русские дети от их русских жен от бывших русских мужей давно выучили язык и стали евреями, и только эти остаются русскими, и говорят по-русски, и не могут спросить, как проехать, и не могут забыть, как они были главными механиками и гинекологами, и сидят на балконе, и смотрят в даль, которой на новой родине нет.
А как я уже говорил, количество сволочей постоянно и неизменно. Уезжаешь от одних и радостно приезжаешь к другим. Там тебе говорили «жидовская морда», тут тебе объяснили, что ты «русская сволочь». И ты уже можешь понять, что чувствует русский патриот.
– Миша, здесь жить очень тяжело. Хотя там жить было невозможно.
– Да. И в далекой Австралии животный мир интересней человеческого.
– Понимаешь, Миша, выехав, мы убедились – всюду плохо. Просто есть места, где хуже, чем плохо. А есть где опасней, чем плохо.
Но никто ни разу не сказал, что хорошо там, где сытно. И когда ты с восторгом перелистываешь колбасу и включаешь автоматическую коробку передач, твой старый друг, твой друг детства, человек, с которым ты перепил и переговорил всю жизнь, смотрит на тебя как на идиота.
– Что машина? – говорит. – Она кусок железа! Что выпивка? Это здесь не проблема. Вот где бы заработать?
– Да, – говоришь ты, – а у нас как раз выпивка – проблема, а колбаса – роскошь, а заработать не проблема, но вылечиться нельзя. Ну, Шура, что будем делать?
– Давай опять договоримся. Мы опять дадим им срок. Два года.
– Кому?
– Твоим правителям и моим. И если за два года они ничего не исправят, мы уедем.
– Опять?
– Да. Ты отсюда, я оттуда.
– И куда?
– Куда-куда? В нейтральную страну. Поедем к черным и будем там белыми.
– Или поедем к белым и будем там…
– Ладно. Давай дадим им пять лет…
– Хорошо. Дадим им пять лет. Если они ничего не сделают…
– Мы умрем.
– Нет. Мы так напьемся, что им будет стыдно. И еще одно, главное. Главное, чтобы нас не выбрали правителями, потому что… Кроме проклятий…
– Я хотел тебе сказать, Шура, чтоб ты не возвращался. У тебя такая национальность. Там и раньше было не для тебя, а сейчас…
– А я хотел тебе сказать, Миша, чтоб ты не приезжал. У тебя такой жанр.
