– Шанечка, мне домой пора.
– Боишься маменьки? – лукаво спросила Шаня, нагибаясь совсем близко к лицу Жени.
Женя обидчиво покраснел, а румяные Шанины губы дразнили его милою усмешечкою.
– Вовсе не боюсь, а будут беспокоиться.
– Ну, как хочешь, – грустно сказала Шаня и отвернулась.
– Ты, Шанечка, такая прелесть, что тебе ни в чем нельзя отказать, – нежно сказал Женя.
– Ну вот и спасибо, милый Женечка, – воскликнула Шаня, поворачиваясь к нему с радостною улыбкою, – а то некогда! тюфяк!
Она хлопнула его по пальцам загорелою рукою и с мальчишескими ухватками запрыгала по дорожке.
– За тобой, Шанечка, я готов идти на край света, – только как бы тебе самой не влетело.
– Ну вот, очень я боюсь. Волка бояться, – в лес не ходить.
– Видишь, Шанечка, как я тебя слушаюсь: мне бы надо было еще в одно место, а я с тобою иду.
– Какое место? – живо спросила Шаня.
– Да тут гимназист есть больной, из нашего класса, Степанов. Он – бедный. Положим, у меня самого в кармане сегодня не густо, но все-таки… Может быть, он нуждается, не могу же я не помочь!
– Какой ты добрый, Женечка!
Женя самодовольно улыбнулся, но постарался принять равнодушный вид и с медленною важностью промолвил:
– Ну, пожалуйста, – я не люблю комплиментов.
– Но, – робко сказала Шаня, – ведь к нему можно после.
– Это уж решено, Шанечка, – великодушно ответил Женя, – к нему – вечером, теперь – к тебе. Я не умею тебе отказывать. Вообще я не люблю подчиняться чьим-нибудь капризам, но ты, Шанечка, другое дело.
– Я – другое дело! – крикнула Шаня, запрыгала и завертела Женю.
– Тише, тише, безумная, ведь здесь люди ходят, – унимал Женя, отбиваясь.
Шаня вытянула руки по швам и замаршировала по-военному. Женя укоризненно сказал:
– Ах, Шаня, когда ты отстанешь от этих манер. Шаня повернулась к нему с покорною улыбкою.
– Ну, ну, не сердись, не буду. Никогда больше не буду, Евгений Модестович, – шаловливо шепнула она и нежно прижалась к Жене.
Женя быстро огляделся, – никого не видно, – охватил Шаню и неловко, по-детски, чмокнул ее в смуглую, горячую щеку. Глаза его засверкали. Шаня отодвинулась.
– Что за вольности! – стыдливо шепнула она, поправляя под шляпкою разбившуюся косу, и вдруг весело, но слишком нервно рассмеялась.
Им приходилось видеться крадучись: мать Хмарова считала неприличным для Жени общество мещанской девочки, дочери не очень богатого купца; она приказала сыну прекратить это знакомство. Но необходимость скрывать встречи подстрекала детей, – было им жутко и весело.
Шагов за пять до деревянных в будто бы русском стиле ворот сада Шаня остановилась и потянула назад, за кусты, Женю.
– Что ты? – спросил он.
– Твоя сестра! – шепнула Шаня.
Сквозь кусты виднелся через улицу забор небольшого сада, над забором – навес пристроенной к нему террасы, а под навесом стояла беленькая девочка лет тринадцати, с капризным, скучающим лицом и слегка вздернутым носом. Она пристально всматривалась в деревья Летнего сада.
– Как тут быть? – говорила Шаня. – С чего это она здесь торчит?
– Ревнует, – объяснил Женя. Оба они заговорили шепотом.
– Ревнует? Что ты? – недоверчиво переспросила Шаня.
– Очень просто. Мы с ней были дружны; разница лет, конечно, сказывалась, но я все-таки любил ее позабавить. Ты знаешь, я иногда, когда в духе…
– О да, ты остроумный и любезный. Женя самодовольно улыбнулся.
– Но теперь, ты понимаешь, я думаю только о тебе. Конечно, я иногда захожу к ней, но она мне, признаться, надоедает. Вот она и злится, и высматривает. Она еще совершенный ребенок.
– Мы вот как сделаем, – решила Шаня.
Ее глаза засверкали и засмеялись. Она зашептала таинственно, с видом заговорщицы:
– Я пойду мимо вас. Она увидит, что я одна, и успокоится: она же увидит, что я прошла, а тебя еще нет. А ты обеги кругом.
– Ты, Шанька, гений! – восторженно крикнул Женя.
– Ш-ш! зеворот! услышит! – унимала его Шаня, махая на него руками.
– Молчу, молчу, – зашептал Женя. – Ну, я бегу.
Мальчик юркнул в кусты. Шаня прислушалась, постояла, хмуря брови, пока не затих шорох ветвей за ним, и пошла из-за кустов через ворота на улицу.
