Осеннее солнце старательно грело лохмотья этих людей, подставивших ему свои спины и нечёсаные головы — хаотическое соединение царства растительного с минеральным и животным. В углах двора рос пышный бурьян высокие лопухи, усеянные цепкими репьями, и ещё какие-то никому не нужные растения услаждали взоры никому не нужных людей…
А в харчевне Вавилова разыгралась следующая сцена.
Петунников-младший вошёл в неё не торопясь, осмотрелся, поморщился брезгливо и, медленно сняв с головы серую шляпу, спросил у трактирщика, встретившего его почтительным поклоном и любезной усмешкой:
— Егор Терентьевич Вавилов — это вы и есть?
— Точно так! — ответил унтер, опираясь о прилавок обеими руками, как бы готовый перепрыгнуть через него.
— Имею к вам дело, — заявил Петунников.
— Вполне приятно… Пожалуйте в комнаты!
Они прошли в комнаты и сели — гость на клеёнчатый диван перед круглым столом, хозяин на стул против него. В одном углу комнаты горела лампада перед громадным трёхстворчатым киотом, на стене, около него, висели иконы. Ризы их были ярко вычищены, блестели, как новые. В комнате, тесно заставленной сундуками и старой разнообразной мебелью, пахло деревянным маслом, табаком, кислой капустой. Петунников осмотрелся и снова скорчил гримасу. Вавилов со вздохом взглянул на иконы, а потом они пристально осмотрели друг друга и оба взаимно произвели хорошее впечатление. Петунникову понравились откровенно вороватые глаза Вавилова, Вавилову открытое, холодное и решительное лицо Петунникова с широкими, крепкими скулами и частыми, белыми зубами.
— Ну-с, вы, конечно, догадываетесь, насчёт чего я буду говорить! начал Петунников.
— Насчёт иску… я так полагаю, — почтительно сказал унтер.
— Именно. Приятно видеть, что вы не ломаетесь, а идёте к делу, как человек прямой души, — поощрил Петунников собеседника.
— Солдат я… — скромно сказал тот.
— Это видно. Итак, будем вести дело просто и прямо, чтобы скорее кончить его.
— Вот именно.
— Хорошо-с. Ваш иск вполне законен, и вы его, конечно, выиграете — это прежде всего я считаю нужным сообщить вам.
— Покорно благодарю, — сказал унтер, моргнув, чтобы скрыть улыбку глаз.
— Но, скажите, зачем же вам понадобилось начинать знакомство с нами, вашими будущими соседями, так резко, — прямо с суда?
Вавилов пожал плечами и смолчал.
— Было бы проще придти к нам и устроить всё миром — а? Как вы думаете?
— Это, конечно, приятнее. Да видите ли… тут есть одна закорючка… не своей волей я действовал… а по наущению… После понял, как было бы лучше-то, ну, — уж поздно.
— Так. Вас, полагаю, адвокат какой-нибудь научил?
— В этом роде…
— Ну-с, так желаете кончить дело миром?
— С полным удовольствием! — воскликнул солдат. Петунников помолчал, посмотрел на него и вдруг холодно и сухо спросил:
— А почему вы этого желаете?
Вавилов не ожидал такого вопроса и сразу не мог ответить. По его мнению, это был пустой вопрос, и солдат, с сознанием превосходства, усмехнулся в лицо Петунникова-сына.
— Известно почему… с людьми надо стараться жить и мире.
— Ну, — перебил его Петунников, — это не совсем так. Вы, как я вижу, неясно понимаете, почему вам хотелось бы помириться с нами… Я расскажу вам это.
Солдат удивился немного. Этот парень, весь одетый в клетчатую материю и довольно смешной в ней, говорил так, как, бывало, говорил ротный командир Ракшин, под сердитую руку выбивавший у рядовых сразу по три зуба.
— Вам нужно помириться с нами потому, что наше соседство вам очень выгодно! А выгодно оно потому, что у нас на заводе будет рабочих не менее полутораста человек, со временем — более. Если сто из них после каждого недельного расчёта выпьют у вас по стакану, значит, в месяц вы продадите на четыреста стаканов больше, чем продаёте теперь. Это я взял самое меньшее. Затем у вас харчевня. Вы, кажется, неглупый и бывалый человек, сообразите-ка сами выгодность нашего соседства.
— Это верно-с, — кивнул головой Вавилов, — это я знал.
— И что же? — громко осведомился купец.
— Ничего-с… Давайте помиримся…
— Очень приятно, что вы так скоро решаете. Вот я припас заявление в суд о прекращении вами претензии против отца. Прочитайте и подпишите.
