Елена, оставалась всё время уступчивой и любезной и с каждым днем выглядела счастливее.
Однажды профессор вернулся из клуба в необыкновенно веселом настроении. Как обыкновенно прошел он в свою комнату и, взявши сигару и газету, лег в постель. Через несколько минут он услыхал, что дверь Елениной комнаты отворилась — потом тишина — вдруг к нему в дверь постучались.
— Кто там? — спросил он.
— Это я, Альберт; оденься пожалуйста и выйди, мне необходимо поговорить с тобой.
Он оделся и вышел в гостиную.
Елена зажгла стенную лампу и сидела в кружевном пеньюаре на софе.
— Прости меня, — сказала она, — но я не могла спать, у меня в голове происходит что-то удивительное. Сядь ко мне и давай поговорим.
— Ты нервничаешь, мое дитя, — сказал Альберт и взял её руку. — Тебе надо выпить стакан вина.
Он пошел в столовую, принес оттуда небольшой графин с вином и два стакана.
— За твое здоровье Елена, — сказал он.
Елена выпила, и на щеках выступила краска.
— Ну, что с тобой? — спросил он и положил руку ей на плечо. — Тебе нездоровится?
— Нет, я несчастна.
Её слова звучали сухо и принужденно, но он не сомневался в том, что в ней проснулась страсть.
— Знаешь ты, почему ты несчастна? — спросил он.
— Нет, я сама себя хорошенько не понимаю. Но одно я теперь знаю: я тебя люблю.
Альберт обнял ее, прижал к себе и поцеловал в лицо.
— Жена ли ты моя, или нет? — прошептал он.
— Да, я твоя жена, — тихо произнесла Елена, тело которой склонилось к нему, будто лишенное мускулов.
— Совсем? — спросил он опять, почти душа ее своими поцелуями.
— Совсем, — ответила она тихо. Тело её содрогалось, как в конвульсии; она была как во сне и точно искала убежища от грозящей опасности.
* * *
Проснувшись на другое утро, Альберт почувствовал себя свежим, хорошо выспавшимся, в ясном, светлом настроении. Его мысли были энергичны и определенны, как после хорошего долгого сна.
Пережитое за вчерашний вечер ясно стояло у него в сознании. Настоящее положение вещей выступило пред ним во всём своем хладнокровии и определенности.
Она себя продала.
В три часа утра он ей обещал опьяненный, бледный, сумасшедший, каким он был, — что он проведет её доклад в рейхстаге.
И вознаграждение! Спокойная, холодная, неподвижная отдалась она ему.
Какова была первая женщина, которая открыла, что можно барышничать своей благосклонностью? Кто пришел к тому, что мужчина должен это покупать? Это были основатели брака и проституции. И все-таки утверждают, что Бог благословляет брак.
Он видел так ясно свое и её унижение. Она хотела иметь триумф перед своими приятельницами, быть первой, принявшей участие в законодательстве и для этого она продала себя. Но он хотел сорвать с неё маску. Он хотел показать ей, кто она. Он хотел ей показать, что проституция никогда не прекратит своего существования, если женщина будет иметь охоту себя продавать.
С этим намерением он оделся. Идя в столовую, он должен был остановиться и дать себе время набраться мужества для предполагаемого разговора.
Она пришла! Спокойная, улыбающаяся, торжествующая и прекраснее чем когда-либо.
Темный огонь горел в её глазах, и он, ожидавший ее с уничтожающими взглядами, покраснел как новобрачный и почувствовал себя уничтоженным. Это она была победившим обольстителем, а он был несчастным обольщенным.
Ни одного слова из придуманного им не сорвалось с его губ. Побежденный, встал он ей навстречу и поцеловал её руку.
Она разговаривала с ним как обыкновенно, не давая чувствовать, что в их жизни настал новый момент.
Отправляясь в рейхстаг с её рукописью в руках, он внутренне возмущался собой, но мысль о будущем блаженстве его успокоила.
Вечером, когда он постучался в дверь Елены, она оказалась заперта, на другой день тоже, и так продолжалось три недели. Как собака был он ей послушен, слушался каждого кивка головы, делал всё, что она хотела, и всё напрасно! Наконец, им овладел гнев, и он ей всё высказал. Она отвечала ему резкими словами, но увидев, что зашла слишком далеко, так как он грозил разорвать соединяющие из цепи, она сдалась!
И он влачил свою цепь, он рвался из неё, но она держала его крепко.
