Когда он входил по лестнице, то услыхал пение и игру на рояли; при входе в квартиру он увидел свою жену за роялем, она аккомпанировала своей подруге, которая пела. Она бросилась ему навстречу, назвала его своим милым и поцеловала. Он почувствовал себя так, как будто кто-нибудь в это мгновение возвратил ему покой. Как прекрасна была она сегодня! И как описала она подруге свою болезнь прошлой ночи, не задевая никаких щекотливых подробностей. И обед они провели очень уютно втроем. Потом подруга ушла, и они остались вдвоем. Ни слова о вчерашнем. Он лежал в постели и смотрел, как она раздевается; он нашел ее менее стыдливой и нежной, чем раньше, по такой красивой, такой красивой! Он ее ненавидел, но тело его было в цепях, он не мог больше жить без этой женщины!
И опять пошла та же самая жизнь.
Он сидел высоко на галерее и откупоривал в антрактах бутылки шампанского. Скучал целые ночи напролет на балах, так как не танцевал. Сидел с ней в театре, носил за ней шаль, застегивал ей гамаши только для того, чтобы хоть один момент подержать её ногу в руках. Но потом всё это ему надоедало, и он опять сидел дома.
— Что за осел этот муж! — говорили мужчины.
— Какая неприятная женщина! — говорили многие женщина.
Однажды он прочел заметку в газетах относительно одной «дамы из общества»; там были ужасные вещи. Ее видели в темных углах целующейся с мужчинами. Ужасное подозрение пробудилось в нём. Доказательств у него не было, так как не бывает свидетелей подобных приключений, но покой свой он потерял. Он чувствовал себя обманутым и ничего не мог сделать.
В припадке отчаяния и гнева он завел себе любовницу; она обманула его через два месяца. Он взял другую — с таким же успехом. Он охотно хотел, чтобы это дошло до ушей его жены, но она ничего не знала или делала вид, что не знает. Развестись? Этого он не мог ради ребенка и потому, что он не мог жить без неё!
Однажды, порядочно выпивши, он рассказал одному приятелю, у которого сидел, свою драму, которую тот и раньше знал.
— Ты не один такой, милый друг, — сказал тот. — В любви инициатива принадлежит мужчине, но в семейной жизни мужчина почти всегда находится в роли раба, так как кто любит — тот и раб. Почти во всех браках со стороны мужа сначала есть любовь, — ты видишь это и в природе. Самцы нападают, самки сидят и ждут. Кого? Да, конечно, того, кто первый придет. И поверь мне, миром управляют женщины, несмотря на то, что права голоса они и не имеют. Они выходят замуж и уходят из родительского дома, это делают все женщины. Ты женишься, чтобы прийти в дом. Порочна ли она? Нет, так как рождена для полиандрии, тогда как ты требуешь моногамии. Беда в том, что вы встретили именно друг друга. Беда, беда, милый друг!
Господин Эрнст нашел это объяснение подходящим, но все-таки это его не утешило. Весь его брак был сплошной ошибкой, непоправимой ошибкой.
— Подходят ли люди друг к другу, это можно узнать только потом — а тогда уже слишком поздно! — сказал друг.
— Но что же делать, что делать?
— В конце концов надо поступить, как делают крестьяне, — шутливым тоном сказал друг.
— Да, но как делают крестьяне?
— Ну, они узнают это раньше!
— О, эти крестьяне, — они хитрые!
Её отец был генерал, мать умерла рано, и с её смерти у них в доме бывали почти исключительно мужчины. Отец сам занимался её воспитанием.
Она каталась с ним верхом.
Так как отец занимал самую высшую должность среди всех людей, в среде которых они вращались, то все оказывали ему знаки почета и уважения, а ей, как генеральской дочери, конечно, тоже перепадала часть этого внимания. Она, так сказать, тоже занимала генеральский ранг, и она это знала.
В приемной сидел постоянно дежурный адъютант, который с шумом вставал всякий раз, как она проходила мимо. На балах около неё были майоры; капитаны в её глазах не отличались от низших слоев человеческого рода, а лейтенанты считались невоспитанными юношами. Поэтому она привыкла судить о людях исключительно по табели о рангах. Штатских она презрительно называла «рыбами», бедно одетых — «оборванцами», а весь бедный люд был для неё «сбродом».
