— Конечно, мистер Петтерсон, — метрдотель исчез.
Шейла осмотрела кабинет, повернулась и глянула на дверь, которая запиралась изнутри на тяжелую задвижку.
— Вот уж не думала, что в подобных заведениях до сих пор сохранились такие интимные кабинеты.
Петтерсон выдвинул из-под стола кресла и приглашающе махнул рукой.
— Почему же… Я часто использую этот кабинет для деловых встреч. — Он улыбнулся. — В этом масса преимуществ, а платит за все банк.
Усевшись, она пытливо глянула на него.
— Так банк оплатит и сегодняшний ужин?
Он улыбнулся, затем сел.
— Нет… это мои проблемы. Вы любите устрицы?
— Да… очень.
Вернулся метрдотель в сопровождении официанта, который нес два высоких бокала с шампанским.
Усевшись поудобнее, Шейла наблюдала за тем, как Петтерсон изучает меню. Он очень быстро сделал выбор. Без консультаций с официантом, он заказал устрицы и рыбное ассорти.
— Ваше обычное белое вино? — любезно осведомился метрдотель.
Петтерсон кивнул. Когда они удалились, он сказал:
— Рыбное ассорти здесь просто чудо. Это фирменное блюдо ресторана. Его можно отведать только здесь.
— Звучит интригующе.
Он поднял свой бокал.
— За ваш успех!
Не притрагиваясь к своему бокалу, она изучающе глянула на него.
— Мистер Петтерсон, вы всегда оказываете такие знаки внимания будущим кандидатурам в экономки?
Он поднял брови, лучезарно улыбаясь.
— Вы не поверите, но это в первый раз. Но ведь экономки бывают разные, не так ли?
Она подняла бокал, пригубила немного, затем поставила на столик.
— Итак, у меня есть шансы?
— Да… и неплохие. — Он выпил половину содержимого бокала, потом продолжил: — Но вы же знаете, в этих стариках никогда нельзя быть уверенным. Между нами, даже иногда я бываю жертвой ее плохого настроения. Но сегодня она была в настроении… остается надеяться, чтобы оно не испортилось к завтрашнему дню.
Принесли устрицы на серебряном блюде. Пока официант нарезал лимон и готовил блюдо, Петтерсон молчал. Когда официант ушел, Петтерсон заговорил вновь:
— Что самое неприятное, так это то, что ее весьма смущает ваш возраст… должен вас об этом предупредить.
— Понимаю.
— Да, — Петтерсон с видом знатока отправил в рот первую устрицу. — Но это не самое главное, если вы правильно поведете игру.
Она тоже попробовала устрицы, прежде чем сказать:
— Как вас понимать?
Петтерсон наклонился вперед, доброжелательно улыбаясь.
— Вам уже кто-нибудь говорил о вашем обаянии?
Она отложила пустую раковину и взглянула на Петтерсона.
— Да… Доктор Фосдик, например.
Петтерсон быстро прикончил вторую устрицу.
— Да… Я и забыл о нем. Как я уже говорил, старая дама наполовину слепая, но все же видит кое-что. Я бы предложил вам завтра одеть что-нибудь менее броское.
— Так я увижу ее завтра?
— В одиннадцать часов, и, пожалуйста, будьте пунктуальны. Она придает этому большое значение.
Некоторое время они ели в молчании. Петтерсон то и дело поглядывал на Шейлу. Но лишенное всякого выражения лицо ничего не говорило ему. Когда они прикончили устрицы, тут же появился официант и сменил приборы. Петтерсон забеспокоился. Почему она так холодна? Он никак не мог поверить в это: женщина с такой сексуальной внешностью не может быть равнодушна к мужчинам. Но почему она не обращает внимания на весь его шарм? Не отвечает на его улыбки? Неужели его улыбка утратила былое обаяние? Он с нетерпением ждал, когда официант поставит перед ним рыбное ассорти.
Когда официант ушел, Шейла некоторое время молчала, затем сказала:
— Спасибо, все было очень вкусно.
— Я рад, что вам понравились устрицы. — Петтерсон подцепил на вилку кусочек рыбы. — Я многое рассказал ей о вас. Как я заметил, тот факт, что вы дочь Генри Олдхилла, произвел на нее впечатление. Но когда ее энтузиазм несколько поутих, она заметила, что вы, должно быть, очень молоды. Я заметил, что вам уже тридцать восемь, и вскользь упомянул о поврежденной руке. Но она все же сомневалась, дескать, зачем такой молодой девушке ухаживать за старухой, подобной ей. И тут мне в голову пришла интересная мысль. — Петтерсон откинулся на спинку кресла. Он был явно доволен собой. — Я сказал, что вы были всегда в восторге от ее игры на пианино, что вы считаете ее великой пианисткой, даже более выдающейся, чем Мира Хесс, и считаете своим долгом помочь ей в трудную минуту.
