Мертвыми глазами глядел Иван Степаныч на дрогаля. Выпала у него лопата из рук, и он схватился за дерево.
– Знаешь, сколько я с фронту тогда привез?.. Пятьсот! Богаче меня не могло быть, при моей работе… Огни сулил?! Думаешь, беспонятные? Все поспалили, дармоеды… Про звезду твою, думаешь, не понимал… чего ты думал?! Увидали теперь… на шапках! Куда гнул-то… Думаю, какую такую звезду занадобилось? Вот она-а!.. Только вот хозяева-то… душегубы-то наши тебя не уважили, а то б ты себя доказа-ал! Все у нас говорят… сам не подохнет, – все едино, живу ему не быть!..
– Дикие!.. Дикие!.. Дикари!.. – в голос хрипнул Иван Степаныч. – Господи!..
– Теперь за Го-спода?!.. Я жилой вытянусь… соль лопаю, табаком заедаю, дьяволы… а свое ворочу!., с вас, со сволочей, сыму… до кости!..
VIII
Шел Иван Степаныч из садов затемно, нес свои полфунта и бутылку вина. К ночи засвежело, дул ветер, пробирал до костей. С утра Иван Степаныч не ел, ослаб, – а до дому было версты четыре. Да есть и не хотелось, – хотелось пить. Присел передохнуть на щебень – и тут же почувствовал слабость и дурноту летали перед ним мухи… Он попробовал встать, но его сдуло ветром. Еще соображая, он еле-еле достал из мешка бутылку, зубами вытянул пробку и напился. Сразу стало теплей, бодрей. Он выпил еще, прислушиваясь, как пошло по телу, радуясь, что вернется сила Он допил все, посидел… Вернулись силы. Тогда он забрал мешок, поднялся легко и пошел бойко, уже не слыша ветра. Ветер теперь дул сбоку, – дорога давала петлю.
Он прошел с версту. Быстро густели сумерки, и скоро совсем стемнело. Вино работало в голове, путало ноги, – и стало мутить от голоду. Стало вино мотать поперек дороги, но голова была легкая. А ноги так и попрыгивали, не чуя камней и ямин. Иван Степаныч выбрался на бугор, откуда виднелось море, – теперь невидное. Вправо, где городок, не было огонька. И впереди, за четною далью моря, – не вспыхивала искра. Маяки давно погасли.
Иван Степаныч остановился. Вспомнилось ли ему с вина или схватило за сердце болью… – в помутившейся голове сверкнуло давно забытое:
«…а все-таки… впереди… огни!»…
Скакнуло на заплетающийся язык, и, выворачивая его из клея, силясь увидеть из-под тяжелых век, вглядываясь в душившую ветром темень, Иван Степаныч выговорил с усмешкой, чему-то радуясь:
– А все-таки… впереди… о… гни!..
Его швыряло вином и ветром, как мачту баркаса в шторме. Он что-то кричал несвязно, смеялся, гукал, махал руками, – невиданная ночная птица, – забился кашлем и ткнулся в колени, в пыль. Свалило его вином и ветром.
В этот вечер дьякон искал по балкам свою корову. Шел домой запоздно и наткнулся впотьмах на мягкое. Пригляделся… – и оробел: никак убили?! Но слабые стоны и бормотанье сказали ему, что человек еще жив. Он нагнулся и разобрал, что это Иван Степаныч. Потом увидал на белой пыли дороги черневшееся пятно… Кровь?! Остро пахло… вином как будто?..
«Неужто пья-ный?!..» – скорбно подумал дьякон и потолкал:
– Жив ты… Иван Степаныч?!..
Но мог разобрать только:
– Хо-лодно…
Что делать?.. Не донести одному, неблизко. Лошади у дьякона уже не было, да и ни у кого не было. Он подсунул под голову Ивану Степанычу его мешок с полфунтом, подумал… – еще покрадут?.. – но все-таки снял с себя женину кофту ватную, накрыл потеплее и спешно пошел домой. Разбудил старшего сынишку, взял тачку – и они вдвоем подняли Ивана Степаныча на тачку, посадили бочком, подсунули ему ноги, чтобы не волоклись, и с великим трудом, сами несильные, доставили уже глухою ночью к школе.
К утру Иван Степаныч отмаялся: выхлестало его кровью.
Май 1924 г
Ланды
