О, если бы перенестись на ваши туманные холмы! Все дни сидел бы я с овцами под дождем и читал у церкви. И с нами Бог! Но у нас украли эти холмы, и овец, и Великую Книгу! Я не в силах больше…
С Новым Годом! Дней благостных, и да хранит Вас Господь от потрясений! Что могу большего пожелать? Мы, русские, теперь большего пожелать не можем. Все мы знаем, всего хлебнули. Знаем падения в бездну и растленье Духа…
Я хотел бы перенестись в вашу Старую Англию, зачарованный еще с детства сказками незабвенного Диккенса. Я хотел бы услышать «сверчка», очаровательного «сверчка» его, по которому жизнь тоскует. Я хотел бы вернуть те слезы, которыми плачут чистые, только дети. И старенькие колокола, и завыванье ветра в пустом камине, и гулы-шумы черных деревьев за ночными окошками. Я хотел бы понять таинственное в этих лохматых «гнездах» омелы, французского «gui», в бледных и редких ее листочках и странном «жемчуге», в ее побледневшей – от страха? – «клюкве», в ее «слезах», которыми плачут бури! На днях я видел груды ее на рынке. Хотел бы слушать, как поют и потрескивают буковые дрова и уголь в каминах и очагах, как поют в дальних церквах, плитами связанных с отшедшим, псалмы и гимны и победную песнь Рожденному, Свету Неизреченному!
Я не был в Англии никогда, но я… я вижу ее и знаю. Я даже слышу запахи ее праздника, детской его одежды! И курящегося синими огоньками сладкого «плюм-пудинга», пунша и грога, и жареного гуся или, может быть, индюка, – почему-то я гуся вижу! – и особенных, на корице и имбире, сливяно-медовых пряников, и длинных конфет-ломучек, из сладкого хрусталя, – не посохов ли пастушьих или ледяных сосулек? – подающихся будто только на Рождество. И серебряные звезды вижу, и горшки гардении на столе – цветка лордов, в цветах сладких и нежных, как свежие сливки, сливками пахнущих и лимоном; и пироги со «счастьем» на день Крещенья – высокий дар Короля.
Сколько чудесного! сколько – бы-ло! Отодвинулось оно в глубь времен, и только разве бедный рыбак далекого побережья Minch'a да дровосек с Грэмпиенских Гор еще возносят молитву за Короля, – скрепляющего народ, как «ключ» в своде широком, – сурово скрестивши руки, и едят за его здоровье и во благоденствие всей страны пирог – «счастье». Уплывает взлелеянное веками творчество сердца, погасает, тлеет… Теперь «счастье» хватают на базаре с ларя торговки и кричат, – черрт! – нащупав зубами горошину или ржавый пенни. Ворчат, что прокисло тесто. Да, прокисло.
Есть ли еще по Англии старинные молотки у дверей? стучат ли?.. А колокола… смеют ли еще играть раздольно? Здесь, в Париже, я не слышу кованый глас земли, к небу поднявшейся земли-меди, из грязи вырванной человеком, запевшей под небесами! С колоколами покончено. Отзвонили. Зато лихо ревут «такси». Но еще покупают шоколадные «сабо де Ноэль», «cete» и зайчиков и ставят на стол сахарное полено – «buche». Зачем? – забыли. Зато на Святой Вечер танцуют по ресторанам, покупают на «ревейон» кусок индюшки «aux truffes», особенной индюшки – из телятины и крольчины. Но все еще продают «вихорево гнездо» – омелу. И все еще покупают ее, уже не зная, зачем? И… – верить хочу – вздыхают. По чем? Но все меньше вздыхают… Ржавеют замки у сердца.
Мне холодно… не согревают меня камины. Камины эти вытягивают тепло, последнее… Здесь не знают нашей широкой и жаркой печи. Из чудесного кабинета, из-за зеркальных стекол. Вы любовно всматриваетесь в туман и ловите успокоенной мыслью последний привет погасающего за дождливыми облаками солнца?.. Я чаще посматриваю к Востоку. Я уже начинаю видеть… Родина наша теперь в снегах, морозы гулко палят из бревен, но стало бы так тепло, если бы заблудился я в русском метельном поле, в широком, раздольном поле!..
Но… верить! верить!!
Наши праздники – впереди, вдалеке… – но я уже начинаю видеть. Они придут. И хлынет тогда, бурно хлынет тогда в души зовущие, в души унылые, и души испепеленные… – небывалым светом и звонами такими, что радостных слез не хватит встречать Рожденье! Не хватит криков! Мы услышим колокола… свои. Они набирают силу. Мы найдем много меди, певучей и новой меди. Она подремывает в глуби. Она загудит-зазвенит под солнцем! Мы увидим звезды, наши звезды, с неба спустившиеся на наши сосны, на наши ели, – в снегах, седые, уснувшие… – и наши леса проснутся. Мы увидим, услышим Праздник. Мы должны увидеть. Наши снега загорятся, сами снега загорятся и запоют! Льды растопятся и заплещут – и вольный разлив весенний, Великое Половодье Русское, смоет всю грязь в моря.
