— Какая там религия! — махнула рукой старуха. — Была бы причина погулять. Не все ж работать, надо и повеселиться. А по какому случаю? Да святого Пантелеймона нынче! Ну, давай — за святого Пантелеймона!..
Из разговора выяснилось, что старуха сама неверующая. В девятнадцатом году белые повесили ее мужа. В селе была подпольная большевистская организация, в которой состоял и ее муж. Донес на них поп — жена одного из подпольщиков проболталась на исповеди. Повесили двенадцать человек.
— Это ж как допустимо им, пастырям духовным, людей предавать? — возмущенно говорила Суконцева. — Согнали все село на площадь смотреть, как наших мужиков казнили. И батюшка туда же, с крестом. Вот тогда-то меня и отвратило от них, долгогривых! И иконы в печке пожгла! «Не убий», — учат. А сами что делали?.. Я еще смолоду насмотрелась на ихнюю святость. Жила в городе у попа в прислугах. Встает он утром, идет ко мне на кухню, без рясы, в подштанниках: «Пелагея! Нет ли там у нас чего-нибудь — от всех скорбей?» — «Нету, говорю, батюшка. Матушка все, что не допили вы вчера с отцом дьяконом, спрятала в шкаф под замок и ключ унесла». — «А то, что у тебя в бутыли?» — «То, говорю, батюшка, денатурат, примус разжигаю». — «Налей-ка стакан да принеси моченой капусты». Налакается денатурату — идет в церковь, в алтарь, обедню служить!.. Отвез матушку в больницу, на операцию, и с первого же дня начала к нему ходить одна прихожанка, такая пышная дама, в шляпке, кольца, браслеты. Придет она — батюшка мне сует двадцать копеек: «Ступай, Пелагея, погуляй по городу». А куда я пойду? Зима, мороз, девчонка молодая, из деревни, ничего не знаю, где там что, солдат боялась. Выйду за ворота и стою, замерзаю, до полуночи, покуда эта барыня от него уберется… Чего ж я тебе, старому козлу, буду про свои грехи рассказывать, когда ты во сто раз грешнее меня? Да ну их к лешему!..
Вернулись опять к вопросу о престольных праздниках.
— Это ж у вас такая беда небось не только в Речице? — сказала старуха.
— Не только в Речице, — подтвердил Мартынов. — Беда действительно. Но что же делать?.. Видимо, антирелигиозная пропаганда у нас хромает?
— Вам лучше знать, что у вас хромает. Хромает — подковать надо.
Суконцева помолчала.
— А я так думаю, товарищ Мартынов, не от религии это, а оттого, что людям погулять хочется. Вы ж того не учитываете, что человек не машина. Работу требуете, а как людям лучше отдохнуть, повеселиться — об том не беспокоитесь… Спросите у нас любого человека: а что это за святой Пантелеймон, которого сегодня в церкви поминали? А в Подлипках — на святого Кирилла престол. Что они за люди были? Как жили, чем прославились? За что их в святые произвели? И почему так устроено, что в одном приходе престол на такого-то святого, а в другом — на такого-то? Никто не сможет объяснить. Бессмысленно водку пьют — и больше ничего!..
— Так, может, провести нам разъяснительную работу — о происхождении престольных праздников?
— А! Вы не смейтесь! Может, я своей старой головой и не так чего придумала, а все ж послушайте меня. Надо с этими поповскими праздниками советскими праздниками бороться!
— Клин клином вышибать!
— Ага! Надо в каждом колхозе свой колхозный праздник людям дать! Вот, скажем, наш колхоз называется именем товарища Буденного. А в Сорокино — колхоз Чапаева. Еще где-то у нас в районе, слыхала, есть колхоз имени Валерия Чкалова. Эти люди известны старому и малому, знаменитые люди! Посмотреть бы по святцам: когда там Симеона, Василия?
— Так зачем же по святцам, уж если на то пошло, — улыбался Мартынов. — В святцах день ангела. По биографии надо смотреть — день рождения.
— Ну, день рождения. И в этот день, значит, — праздник по всему колхозу! А святого Пантелеймона — долой! Провести собрание, доклад сделать людям про нашего именинника, про его житие, заслуги. Может, и телеграмму отбить самому Семену Михайловичу: «Приезжайте к нам в гости на праздник».
— Всюду в свой день рождения он не успеет побывать. Колхозов имени Буденного у нас в стране, вероятно, сотни.
— Не приедет — письмецо нам пришлет, и за то спасибо.
