Костюм Шацкого был не из обычных: вместо пальто на его плечи было небрежно накинуто его тигровое одеяло, сложенное вдвое. Некоторые из прохожих останавливались и с интересом следили за продавцом и покупателем.
Ни Шацкий, ни татарин не обращали на них никакого внимания. Татарин то брал в руки ботинки, осматривая их внимательно, то снова возвращал их Шацкому с пренебрежительным видом.
Карташев остановился на противоположном углу и незаметно следил за всем происходившим.
Продав ботинки и получив деньги, Шацкий облегченно вздохнул и повернул к своему дому.
Карташев подождал немного и нагнал приятеля уже на следующем квартале.
— Лорд…
Шацкий радостно и в то же время пытливо остановился перед Карташевым: видел ли он или нет? Карташев старался сделать самое невинное лицо, но что-то было, и оба приятеля залились вдруг веселым смехом. Затем, взявшись за руки, они пошли рядом, не обращая внимания на глядевших на них прохожих.
— Лорд, погода мне кажется особенно хорошей…
— Не правда ли, граф? Хотя, впрочем, холодно… ладожский лед идет.
Карташев сделал гримасу.
— Да, но пледы нашей Шотландии, лорд…
Карташев заглянул в смеющееся, румяное от холода лицо Шацкого.
Они прошли еще несколько шагов.
— Лорд, вы, конечно, гуляли?
— Как вам сказать? Да-а…
— Хорошая вещь это — прогулка, лорд. Но иногда под видом прогулки происходят ужасные вещи… Вы знаете нашу Шотландию, лорд: убить, например, человека, снять с него ботинки…
Шацкий смущенно хохотал.
— Это не убийство, граф Артур… вы ошиблись… это — нищета…
— А! В таком случае это ничего, лорд. Лучшие роды впадают в нищету, и можно старые ботинки продавать с таким достоинством, какому позавидуют короли…
Они подходили к дому. Шацкий перестал смеяться.
— Не говори только, пожалуйста, Ларио, что я продал его ботинки, а то убьет… я обещал заложить только, но нигде их не берут или дают двадцать копеек.
— Ларио не на уроке разве?
— Какой там урок? Уже прогнали… с городовым… Иди ко мне, я только куплю к чаю.
Шацкий пошел в лавочку, а Карташев поднялся к нему в квартиру.
В комнате у Шацкого на полу в одном нижнем грязном белье ползал Ларио, внимательно высматривая что-то под кроватью.
Увидав Карташева, Ларио смущенно поднялся, прищурился и поздоровался.
— Ты что это? — спросил, раздеваясь, Карташев.
— Понимаешь, курить хочется черт знает как…
— Окурков ищешь?
— Да уж нет ни одного.
— Плохо.
— Совсем плохо… Вот Миша пошел, может, ботинки мои заложит.
— Заложил… сейчас придет.
— Заложил! — встрепенулся озабоченно Ларио, — как бы не пропал теперь с деньгами?
— Сейчас придет.
— Вот, как видишь, всего меня заложил. И сам в одеяле ходит днем, а вечером в салопе горничной.
— А что ж твой урок?
Ларио только рукой махнул.
В коридоре раздался резкий крик Шацкого:
— Самовар?!
Шацкий вошел, бросил чай, сахар, колбасу и хлеб на стол, сбросил одеяло и выжидательно посмотрел на Ларио.
— Нет, Миша, прежде всего покурить.
Шацкий не спеша вынул пачку папирос и бросил их Ларио, процедив сквозь зубы:
— У-у, животное…
Ларио жадно закурил папиросу.
— А-а, — затягивался он с наслаждением, выпуская дым.
Шацкий, присев, отломил себе кусок хлеба и колбасы и принялся с аппетитом есть.
Ларио, накурившись, тоже начал есть, а за ним и Карташев.
Подали самовар.
Утолив голод, Шацкий вдруг побледнел и, на вопрос Карташева о причине, с капризной тоской в голосе ответил:
— Опять живот…
— Зачем же ты ешь колбасу?
Шацкий не удостоил ответом и, угрюмо сгорбившись, побрел к своей кровати.
— Что, Миша, аль издыхать взаправду собрался? — спросил Ларио, впавший было уже в свое молчаливое настроение после еды.
Шацкий лежал молча.
— Что ж, родные так-таки ничего и не посылают? — спросил Карташев.
Он подождал ответа и задал другой вопрос:
— Что же вы дальше будете делать?
— Понимаешь… — смущенно заговорил вдруг Ларио, — и урочишко, как на смех, сорвался… И ему плохо, и у меня ничего.
— У меня есть Георгиевский крест отца, альбом, заложите…
— Нет, — быстро поднялся Шацкий, — ты спроси этого подлеца, как его выгнали.
— Животик прошел, Миша? — спросил повеселевшим голосом Ларио.
— Животное, — ответил ему Шацкий и пересел к дивану.
