Они опять шли под руку и опять весело раскланивались со знакомыми.
И все его симпатии: и «Подрумянься», и «С морозу», и Лизка-пьяница, и Маша первая, и Маша вторая — все, все понимали и то, что у Петьки деньги и что Шурка на сегодня завоевала Петьку, и в их поклонах ясно передавалось, что они признают эту победу и с своей стороны никаких посягательств ни на Петьку, ни на его карман делать не будут. И довольная Шурка говорила своему кавалеру о том, какие они все хорошие люди.
Были, впрочем, и такие, которые не желали признавать Шуркиных прав на захват и старались привлечь на себя внимание Ларио. Эти давали Шурке повод говорить о назойливости, о нахальстве, о подлости человеческой натуры вообще и в частности о пристававших к Ларио.
У Шурки язык был, как бритва, она искусно работала им против своих соперниц, и Ларио говорил больше для успокоения Шурки:
— Да черт с ними: что тебе?
— Ну так и иди к ним… — горячо отвечала обидчивая Шурка, вырывая руку.
Но мир снова восстановлялся быстро, и Ларио опять выслушивал рассуждения Шурки на тему о подлости человеческой натуры.
— Порядочная девушка, — говорила она убежденно и так громко, чтобы слышала та, к кому это относилось, — никогда не станет приставать к чужому кавалеру.
— Муж он тебе? — смущенно возражала соперница.
— Вот тебе и муж!!
— Черт вас вокруг стула крутил, — говорила, вспыхнув, соперница и быстро уходила, боясь Шуркиных когтей.
Шурка останавливалась, вот-вот готовая полететь вдогонку за убегавшей, но Ларио крепко держал ее за руку.
— Ну вот, ты всегда так, — говорил он ей торопливо, — рюмку выпьешь и уж скандалить готова… Брось…
— Ушла, — удовлетворенно говорила Шурка, не слушая доводов своего кавалера, и они опять продолжали свою прогулку.
Особенно назойлива была подозрительная, бледная фигура женщины лет под тридцать, с кличкой «Катя Тюремщица». Справедливо или нет, но эту Катю весной обвинили в воровстве кошелька у своего кавалера и посадили на три месяца в тюрьму. Это вконец подорвало ее положение: ее избегали. Да к тому же и возраст ее, — тридцать лет большой возраст для такой жизни, — и помятый вид, особенно после тюрьмы, как-то сразу осадившей ее, — все это делало то, что изо дня в день Катя Тюремщица, как какая-то проклятая тень, чужая всему окружающему, одиноко шаталась в толпе посетителей Пассажа, Невского, Вознесенского и Марцынкевича. Знакомство ее с Ларио было случайное, в минуту жизни трудную, когда он был совершенно без денег и искал чистой любви, а она, не обедавши, искала хоть куска хлеба. Они с аппетитом в тот вечер съели зажаренного в золе голубя.
Ларио узнал историю Кати, и хотя она была и Тюремщица, и некрасива, и поношенна, но в его любвеобильном сердце нашелся и для нее уголок: он любил ее за то, что, как говорил он, она была «бедненькая», то есть тихая, кроткая и загнанная.
Неприятны были только ее глаза, напряженные, ищущие.
— Жаль девочку, — сказал Ларио, проходя мимо Кати, бросавшей на него непозволительные, с точки зрения кодексов Шурки, взгляды.
— Сама только и вредит себе, — строго ответила Шурка. — В другой раз, может, и нашла бы свое счастье, а теперь, конечно, всякого порядочного человека только сконфузит… Дура, и больше ничего…
Ларио покосился на музыкантов и проговорил:
— Что они там жилы тянут, — начинали бы кадриль.
— Ты иди, скажи…
Наконец раздался давно ожидаемый сигнал к кадрили.
В длинной зале начали строиться пары. Молодой человек на коротких ножках, в пиджаке, поспешно натягивал перчатки, топтался возле своей дамы и с волнением оглядывался по сторонам так озабоченно, точно от этой кадрили зависела вся его судьба. Подвыпивший господин из молодых приказчиков тащил под руку, вдоль построившихся пар, свою толстую, неуклюжую даму, отыскивая себе визави. Лысый, в чуйке, кавалер, сапоги бутылкой, робко втиснулся с своей дамой в ряды танцующих и оглядывался так, точно вот-вот покажется его законная супруга, от которой он мгновенно и даст «стрекача» в толпу. Что касается дам, то те с деловыми лицами строились также равнодушно, как делают это солдаты на учениях.
Ларио с Шуркой перед началом кадрили выпили еще по одной. Его немного шокировала компания сотоварищей, и он нетерпеливо ждал кадрили, когда в разгаре танцев не все ли равно кто возле: чуйка ли, убежавший от своей жены, или приказчик, запустивший сегодня удачно руку в хозяйскую кассу.
