Она гнуснейшие свершает преступленья
И, если бы прозреть сумела на мгновенье,
То испугалась бы она своих весов.
Ведь мира этого закон давно таков,
Что он казнит Христа и милует Варавву,
И превращает он, творя свою расправу,
Крик новорожденного в замогильный стон.
Да, страшно жить! И я умом был помрачен:
Раб долга, королем себя я мнил когда-то.
И в Риме как-то раз во мраке каземата
Я видел женщину. Повешенья ждала.
Уж виселица ей воздвигнута была,
И яма вырыта. О приговоре зная,
Сказала женщина: «Дитя родить должна я».
«Тогда мы подождем», — ответствовал судья.
О, если бы тогда не чувствовал и я,
Что милосердием полно к нам небо будет,
То как бы я дрожал за души тех, кто судит!
Чего же было ждать? А вот чего: чтоб мать
Дала бы жизнь, чтоб смерть взамен ее принять.
Так подчиняется и рок людским приказам,
И даже без того, чтоб содрогнулся разум!
Над этой женщиной и жизнь и смерть сплелись,
Темницу озарив. О, скорбь! Чем ближе жизнь
К ребенку, тем скорей колодницы кончина.
Два призрака: один — смеющийся невинно,
Другой же — сумрачен и преисполнен тьмы,
Для двух живых существ свои ключи тюрьмы
Несли откуда-то из дали небосклона.
О, как прискорбно быть добычею закона!
Здесь правосудие доходит до того,
Что от бандита мы не отличим его.
И если бы дитя в утробе закричало,
Воззвало бы оно: «Закон, ты для начала
Мать умертвил мою! Ты зол, закон слепой.
Вот мать охвачена смертельною тоской,
И будет ли она дрожать, стонать, молиться —
Заставишь ты меня в убийцу превратиться.
О, колыбель моя! Она уже темна,
Хотя еще пуста, и вся в крови она.
Родившись, я убью. Еще на белом свете
И нет меня, а я за смерть уже в ответе!»
Но циркуль взял закон и взвесил урну зла:
Мала! Измерил он преступные дела,
Помножил зло на зло, печальной дал могиле
Из ясель выступить, велел, чтоб освятили
Над колыбелью гроб, и говорит: «Вот суд!»
О, тягостный закон! Желает он, чтоб тут,
Где милосерден бог, где день во всем цветенье,
Мать с отвращением бы встретила мгновенье,
Когда на белый свет появится дитя.
Я видел все это. В безмолвии, грустя,
Склонилась женщина и не ждала пощады.
И погребальный звон вещал в ночи: «Так надо!»
И чувствовала мать, что скоро срок придет;
Уже шевелится во чреве эшафот.
