Благополучно проехали Больбек, затем Ивето. В Моттвиле Жак вновь обратился к помощнику начальника станции, но тот не мог ничего толком сказать о состоянии пути. Со стороны Парижа не проходил еще ни один поезд, была получена лишь депеша, кратко сообщавшая, что пассажирский состав из столицы задержан в Руане по соображениям безопасности. И утомленная «Лизон», тяжело дыша, начала спускаться по отлогому склону, который тянется на три лье — до самого Барантена. Окончательно рассвело, но день был такой пасмурный, что казалось — он еще не наступил и мерцает лишь снег. Он валил теперь такими густыми хлопьями, как будто с зарею холодное и туманное небо раскололось и его осколки медленно падали на землю. С наступлением утра ветер задул еще свирепее, снежные комья ударяли в поезд, точно пули, кочегар должен был то и дело браться за лопату и очищать уголь, наваленный в глубине тендера, возле стенок резервуара для воды. Местность по обе стороны железной дороги так преобразилась, что Жаку и Пеке чудилось, будто они видят сон: и простиравшиеся вширь поля, и тучные пастбища, окаймленные живыми изгородями, и дворы, усаженные яблонями, — все это превратилось сейчас в белое море, чуть тронутое зыбью, и безбрежная, слегка вздрагивающая снежная пелена словно поглотила все вокруг. Машинист, неподвижно стоявший под порывами пронизывающего ветра, не снимал руки с маховика; но с каждой минутой он все сильнее страдал от холода.
Когда поезд остановился в Барантене, начальник станции, г-н Бесьер, сам подошел к паровозу, чтобы предупредить машиниста о сильных заносах возле Круа-де-Мофра.
— Пожалуй, еще пробьетесь, — прибавил он. — Но придется здорово попотеть.
Тогда Жак вышел из себя:
— Проклятье! Я ведь предупреждал еще в Безвиле! Разве так трудно было прицепить второй паровоз?.. Крепко мы теперь влипли.
Подошел обер-кондуктор, соскочивший с подножки багажного вагона; он тоже негодовал, потому что совершенно закоченел на своем наблюдательном посту. А что толку? Все равно не отличишь сигнального знака от телеграфного столба! Приходится продвигаться ощупью среди этой белой пустыни!
— Так или иначе, вы предупреждены, — продолжал Бесьер.
Между тем пассажиров уже начала удивлять эта затянувшаяся остановка на занесенной снегом станции: вокруг господствовала полная тишина, не нарушаемая ни голосами железнодорожных служащих, ни стуком вагонной дверцы. Несколько оконных рам опустилось, показались головы любопытных: показалась полная дама, из-за ее спины выглядывали две очаровательные барышни-блондинки; по-видимому, то была англичанка с дочерьми; из другого окна смотрела молоденькая и очень хорошенькая брюнетка, а пожилой господин настойчиво уговаривал ее отойти; двое мужчин — молодой и старый, — высунувшись по пояс из окон соседних вагонов громко переговаривались. Но Жак, окинув взглядом поезд, заметил одну только Северину: вытянув шею, она с тревогой смотрела на него. Дорогая крошка, как она, должно быть, беспокоится! У него больно сжалось сердце — в минуту опасности она так близко и вместе с тем она далеко! Он отдал бы всю свою кровь, лишь бы уже оказаться в Париже, лишь бы доставить ее туда целой и невредимой.
— Ну, с богом! — напутствовал его начальник станции. — Незачем пугать пассажиров.
И сам подал сигнал. Вернувшись в багажный вагон, обер-кондуктор приложил к губам свисток, и «Лизон», издав долгий жалобный крик, снова двинулась в путь.
И почти тотчас же Жак ощутил, что состояние пути изменилось. Теперь перед ним простиралась уже не равнина, не безграничный пушистый снежный ковер, по которому паровоз скользил, оставляя за собою след, напоминавший след, какой оставляет пакетбот. Начиналась местность, пересеченная холмами и ложбинами, — земля до самого Малоне вздыбилась, словно ощетинилась; и снег лежал здесь неровно: местами полотно железной дороги было совершенно чистое, а рядом сильные заносы преграждали путь. Ветер сдувал снег с косогоров и гнал его в выемки. Поэтому приходилось беспрестанно преодолевать препятствия — короткие отрезки свободного пути перемежались гигантскими снежными валами. Стало уже совсем светло, и мертвый край, изборожденный узкими горловинами и обрывистыми склонами, укутанный снежным саваном, походил на печальный холодный океан, прежде бурливший, а ныне недвижный, скованный льдом.
