Том 11. Друзья из берлоги - страница 47

Два человека на фотографии: Жуков и бородатый старец, писатель Павел Бажов. Была ли это случайная мимолетная встреча, а может быть, двух знаменитых людей что-то соединяло: Жуков долгое время после войны работал и жил на Урале…

В особом конверте — снимки с пометкой «охота, рыбалка». Жуков любил природу, говорил: «Это во мне с детства». Даты на снимках, где мы его видим в лодке или идущим по снегу с ружьем, означают трудные для него времена.

Слушая подаренную ему пластинку с голосами птиц Подмосковья, он, помню, сказал: «Вода и лес меня успокаивают. Заставляют думать: все в жизни неизбежно войдет в справедливое русло».

Дневников Георгий Константинович не вел.

Но сохранились разрозненные записки — заготовки в книгу воспоминаний, либо итог размышлений. В этих записях я прочел строчки, в которых он сам для себя подводил итог жизни.

«Мои дети и внуки могут смело смотреть людям в глаза, сознавая, что я всегда и во всем старался быть достойным коммунистом».

И последние снимки последних лет. В преклонном возрасте не любят сниматься. Но я знаю, как много людей хотели встретиться с Жуковым «хотя бы на пять минут». Иногда он уступал просьбам и, одолевая болезнь, выходил из угловой комнаты лесного дома в гостиную.

Как правило, среди гостей всегда находился кто-нибудь с фотокамерой. Жуков вздыхал, но покорялся… На этих последних снимках он очень спокоен, по-стариковски мягок. Но все же и тут мы чувствуем прежний характер, характер человека неукротимой воли, редкого мужества, огромной душевной силы, характер человека-победителя.

Если не ошибаюсь, последним Георгия Константиновича снимал корреспондент «Правды» Евгений Халдей. Он принес с собой снимки 45-го года: горящий Берлин, подписание акта победы в Карлсхорсте. Жуков разглядывал снимки очень взволнованно. Таким он и остался на последней из своих фотографий. Он смотрит задумчиво, чуть мимо большого листа бумаги, на котором солдаты, стоящие у рейхстага, стреляют в воздух из автоматов…

* * *

Лучший из множества снимков я выбрал без колебаний. Вот он на этой странице.

Жукову пятьдесят лет. Прекрасное лицо человека в расцвете сил и в момент высшей славы. Есть портреты маршала в мундире со своими наградами. Хорошие портреты.

Но мы выбрали этот. В нем нет парадности. В нем больше, чем на любой другой фотографии, виден характер человека, прошедшего славный путь от крестьянской избы до Народного Маршала.

Снимок этот сделан в апреле 1946 года, возможно, как раз в те дни, когда Жуков вернулся в Москву из Германии на пост главнокомандующего сухопутными войсками армии.

К сожалению, нам неизвестен фотограф, запечатлевший образ дорогого нам человека. Но, может быть, он откликнется? Хотелось бы знать, как, при каких обстоятельствах сделана фотография, которую, кстати, сам Жуков тоже считал удачной.

_{> Фото из архива В. Пескова. 2 декабря 1976 г.}

Несколько дней я жил в Лейпциге. Приобрел там много друзей. И среди них одного трубочиста…

Приметы Лейпцига на виду. Тут бывают всемирные ярмарки. Тут давно и умело печатают книги, производят машины, электронную технику, тончайшие измерительные приборы и много всего другого. Турист, попадающий в Лейпциг, непременно увидит самый большой в Европе вокзал, собор с органом, у которого сиживал Бах, домик Шиллера и огромный дворец, где судили Димитрова. Все это можно увидеть за день. Но есть одна примечательность, мимо которой в Лейпциге все проходят.

Фасады домов тут подернуты копотью. Но это не след старины и не пожары тому виною, хотя Лейпциг изрядно поклеван бомбами и, конечно, горел. Копоть оседает тут ежедневно из труб, из обычных труб над домами. Город не избалован газом и водяным отоплением. Множество старых домов согреваются тут печами.

И, как я обнаружил, печи есть не только в квартирах, но и нередко в каждой из комнат. В результате над черепичными крышами вперемешку с антеннами телевизоров — целое войско труб. А топят углем. Оттого и копоть. И запах.

И надобность в давней, когда-то распространенной повсюду профессии.

Можно было подумать: снимают приключенческий фильм. Двое людей в цилиндрах и в черной одежде с ловкостью акробатов перемещались на крыше пятиэтажного дома.