К. Федин, Л. Леонов, Вс. Иванов и многие другие принимали участие в революционных событиях, работая в армейских газетах, в советских учреждениях, но они были зачислены всего лишь в «попутчики». Сергеев-Ценский, А. Толстой, Пришвин, Чапыгин, Есенин и многие другие навсегда связали себя с новой Россией, а их относили к разряду новобуржуазной литературы, что равносильно реакционной, контрреволюционной. Грубая, предвзятая характеристика давалась Горькому, который назывался «бывшим главсоколом, ныне центроужом».
Здесь же, в первом номере «На посту», Г. Лелевич оценивает творчество Маяковского как «поэзию деклассированного интеллигента, заядлого индивидуалиста». Г. Лелевич, исходя из того, что «с изменением экономического базиса меняются и идеологическая надстройка, и потребности читателей», в статье «Отказываемся ли мы от наследства?» приходит к выводу: литература прошлого только объект «серьезнейшего научного изучения» «как продукт определенной классовой идеологии и в определенной исторической обстановке», «пролетарий в то же время строит свою литературу, совершенно отличную от прошлой, как по содержанию, так и по форме» (На посту, 1923, № 2—3. С. 50).
Лелевича поддержал А. Тарасов-Родионов в статье «Классическое и классовое»: попутчик, «как бы доброжелательно к пролетариату он ни настраивался, — пока мы его не поставили прочно на коммунистическую точку зрения, — он все равно никаких объективных ценностей в целом создать для нас не может» (На посту, 1923 № 2—3. С. 92).
Характеризуя положение на литературном фронте, А. Чапыгин писал Горькому (1926): «Молодые писатели МАППа—ВАППа, ЦАППа и других ассоциаций густо невежественны, в этом их смерть. Один со мной пространно рассуждал о том, что-де „психология — это штука буржуазная, и мне — пролетарскому писателю — она не нужна...“» (Горький и советские писатели. Неизданная переписка, М., 1963. С. 646). Даже Федор Гладков, позиция которого значительно отличалась от чапыгинской по ряду вопросов, в 1928 году сообщал тому же Горькому: «...Наши шустрые пострелы и казенные писаря из „На литературном посту“ невыносимо пустозвонят с репетиловской развязностью о вещах, в которых они ничего не смыслят. Все эти Волины, Зонины, Авербахи, Ермиловы, Фатовы и К>0, не имеющие никакого отношения к литературе, изо всех сил лезут в „вожди“ и „идеологи“ и с апломбом невежд и бесстыдников пророчествуют об „органически гармоническом человеке современности“, о „живом человеке в художественной литературе и т. п.“ (там же, с. 104).
Булгаков осознавал себя продолжателем великих реалистических традиций русской литературы. По выражению самого писателя, „Дни Турбиных“, „Бег“, „Белая гвардия“ — это „упорное изображение русской интеллигенции как лучшего слоя в нашей стране“. В частности, изображение интеллигентско-дворянской семьи, волею непреложной исторической судьбы брошенной в годы гражданской войны в лагерь белой гвардии, в традициях „Войны и мира“. Такое изображение вполне естественно для писателя, кровно связанного с интеллигенцией. Но такого рода изображения приводят к тому, что автор их в СССР, наравне со своими героями, получает, несмотря на свои великие усилия стать бесстрастно над красными и белыми — аттестат белогвардейца-врага, а получив его, как всякий понимает, может считать себя конченым человеком в СССР» (Октябрь, 1987, № 6).
Леонид Леонов, задумываясь над вопросом, почему некоторые писатели не могут написать о своей эпохе так, чтобы «каждая строчка жгла», видел одну из причин этого в том, что критики усматривают в любом просчете писателя «либо бессилие творческое, либо явную злонамеренность»: «Существуют в литературных краях этакие добровольные аргусы, которые мгновенно свешивают это на весах советской благонадежности и, буде окажется, что процент „уклона“ превышает процент „добродетели“, сразу начинается самая похабная травля писателя» (Печать и революция, 1929, № I).
Остро поставленный вопрос «кто кого?» был механически перенесен в область литературы и искусства. Раз социалистическое строительство в своем поступательном движении вызывает сопротивление враждебных социализму социальных групп, то и «своеобразие современного этапа художественного развития в том и состоит, что враждебные пролетариату стремления обнаруживаются с особой силой» (Печать и революция, 1929, № 4). В связи с этим называются прежде всего имена Сергеева-Ценского и Булгакова. Л. Авербах в статье «Классовая борьба в современной литературе» (Звезда, 1929, № 1, с. 148) писал: «Буржуазная литература носит самый различный характер. С одной стороны, она носит характер контрреволюционного памфлета, как у Сергеева-Ценского, затем идеализация патриархальной старой деревни, как у Сергея Клычкова... и с другой стороны, если не идеализация, то во всяком случае оправдание белогвардейщины, как в „Днях Турбиных“ Булгакова и в „Беге“, произведении, еще более реакционном, чем „Дни Турбиных“».
