Быть может, самыми тяжелыми были для Михаила Афанасьевича последние годы жизни. Несколько лет готовился во МХАТе спектакль по пьесе «Кабала святош», и в течение этих нескольких лет автор по настоянию театра переделывал то одну, то другую сцены. За всем этим внимательно следили недруги талантливого драматурга. И как только «Мольер» вышел на публику, встретившую новую постановку радостно и бурно, сразу же появились в печати раздраженные рецензии, а «Правда» просто учинила разгром спектакля, опубликовав статью под названием «Внешний блеск и фальшивое содержание». 9 марта 1936 года, как только прочитали статью, — свидетельствует Елена Сергеевна Булгакова в своем «Дневнике», — Михаил Афанасьевич сказал: «„Мольеру“ и „Ивану Васильевичу“ конец». Днем пошли в театр. «„Мольера“ сняли», — записывает Е.С. Булгакова.
А между тем ничто не предвещало столь печальной участи спектакля, принятого самым широким зрителем. В «Дневнике» Е.С. Булгакова в радостных тонах описывает зрительский успех спектакля. Вот, в частности, запись от 9 февраля 1936 года: «Опять успех, и большой. Занавес давали раз двадцать. Американцам, которых Миша пригласил, страшно понравился спектакль. Они долго благодарили и восхищались.
Акулов (секретарь ЦК ВКП(б). — В. П.) говорил, что спектакль превосходен, но вот подходит ли... для советского зрителя? Советовал выбросить сцену о монашке». 24 февраля: «В Мхатовской газете „Горьковец“ скверные отзывы Афиногенова, Всеволода Иванова и Олеши. Грибков в отзыве пишет, что пьеса лишняя на советской сцене.
Участь Миши мне ясна, он будет одинок и затравлен до конца своих дней.
Спектакль имеет оглушительный успех. Сегодня бесчисленно давали занавес».
В дневниковых записях от 11 и 16 февраля Елена Сергеевна снова и снова радовалась успеху спектакля, показанному студенческой молодежи и «знатным людям», среди которых она называет Акулова, Боярского, Керженцева, Литвинова, Межлаука, Могильного, Рыкова, Гая, — «...вся публика была очень квалифицированная, масса профессоров, докторов, актеров, писателей. Успех громадный. Занавес давали опять не то 21, не то 23 раза. Очень вызывали автора». Но вместе с тем Елена Сергеевна обратила внимание на Афиногенова, смотревшего спектакль с «загадочным лицом», правда, он «много и долго аплодировал», но это не помешало ему дать в «Горьковец» «скверный отзыв» о пьесе. «Олеша сказал в антракте какую-то неприятную глупость про пьесу», — так непросто складывалось общественное мнение о «Мольере» М. Булгакова. «Ставлю большой черный крест»... — записала 9 марта 1936 года Елена Сергеевна, как только прочитали вместе с Михаилом Афанасьевичем статью в «Правде».
После снятия «Мольера» М.А. Булгаков решил порвать со МХАТом, и осенью 1936 года перешел в Большой театр в качестве консультанта-либреттиста. Так возникли либретто «Петр Великий», «Черное море», «Минин и Пожарский», «Рашель», переписка с Асафьевым, Дунаевским.
И жизнь продолжалась, «в труднейших и неприятнейших хлопотах». «Многие мне говорили, что 1936-й год потому, мол, плох для меня, что он високосный, — такая есть примета. Уверяю тебя, — писал Булгаков Попову, — что эта примета липовая. Теперь я вижу, что в отношении меня 37-й не уступает своему предшественнику...»
Записи в «Дневнике» Елены Сергеевны помогают понять, что это за труднейшие и неприятнейшие хлопоты: МХАТ потребовал выплаченные деньги за «Бег», а в доме — ни копейки. Почти одновременно с этим начались аресты, погромы в газетах неугодных лиц. Сложные и противоречивые чувства возникают у Булгаковых по этому поводу: «21 апреля 1937 года. Слух о том, что с Киршоном и Афиногеновым что-то неладное. Говорят, что арестован Авербах. Неужели пришла Немезида и для Киршона?» 23 апреля. «Да, пришло возмездие. В газетах очень дурно о Киршоне и об Афиногенове, и „Большой день“ уже признается плохой пьесой». 25 апреля. «...Есть слух, что арестован Крючков, бывший секретарь Горького. Что натворил Крючков — не знаю, но сегодня он называется в „Вечерней“ „грязным дельцом“». 27 апреля. «Шли по Газетному, Олеша догоняет. Уговаривал Мишу идти на собрание московских драматургов, которое открывается сегодня и на котором будут расправляться с Киршоном. Уговаривал М.А. выступить и сказать, что Киршон был главным организатором травли М.А. Это, вообще, правда, но, конечно, М.А. и не думает выступать с этим заявлением. Киршон ухитрился вызвать всеобщую ненависть к себе и, главным образом, своей неслыханной наглостью.
