— Откуда знают? — спросил Исатай.
— От Длинного Уха.
— Откуда знаешь ты?
— Тоже от Длинного Уха.
Исатай встал, взял ружье, внимательно оглядел своих помощников: кто же из них предал его? Потом сказал:
— Идите в свои аулы! Если Длинное Ухо стало служить и казахам и царю, я не могу поднимать восстание.
Он вышел из юрты, вскочил на коня и ускакал в сторону Китая.
Три года пробыл Исатай в далеких краях, на четвертый вернулся в Казахстан. У него был все тот же конь, тот же бешмет и малахай, только узнать коня, бешмет, самого Исатая было невозможно: конь худ и хром, бешмет в заплатах, Исатай сед и болен лихорадкой.
Он начал перевозить новости и вскоре сделался самым знаменитым вестником Длинного Уха. Люди принимали и угощали Исатая, как дорогого гостя, его коню давали вволю корма и питья. Много лет Исатай провел в чужих домах и юртах и только в старости слепил на берегу реки Чу свою мазанку из речного ила, перемешав его с конским навозом.
В день, когда Исатай понадобился Утурбаю, он, поджав под себя больные ревматические ноги, сидел на песке возле своей мазанки. Неподалеку его конь щипал траву. День только начинался. В реке Чу купались первые солнечные лучи и отражение последней звезды. Исатаю сильно нездоровилось. Затопить бы очаг и лежать возле него! Но старик хотел безотказно служить Длинному Уху и терпеливо ждал новостей.
В степи показался всадник. Исатай поехал наперерез ему и крикнул издали:
— Хабар бар?
— Нет, — ответил всадник. — Я сам гоняюсь за новостями. Скажи, где живет Исатай?
— Зачем он тебе?
— Хочу узнать у него правду.
— Я — Исатай.
Старик и всадник подъехали к мазанке, пустили коней кормиться и сели на песок один против другого.
— Я — Утурбай, сын Мухтара, — сказал гость. — Отец говорит, что царские начальники хотят угнать всех казахов на войну. Правда ли это? Ты служишь Длинному Уху, скажи, что говорит оно?
Исатай позвал Утурбая в мазанку.
— Нельзя говорить в степи, — сказал он, — услышит ветер и передаст царским начальникам. Разведи огонь и вскипяти воду!
Утурбай сделал все быстро и ловко.
— Нет ли у тебя чаю? — спросил Исатай.
Утурбай достал чай, пшеничную лепешку и кусок просоленной баранины.
— Прикрой дверь, — велел Исатай, — и говори тише! Я знаю Длинное Ухо. Оно змеей вползает к человеку и даже у сонного может подслушать его тайное тайных.
Однажды преданный Длинным Ухом, он больше не доверял ему, наглухо закрывал от него свою душу и помыслы.
— Ты, Утурбай, не спрашивай, что думает мой ум. Мой язык не знает этого, и он молчит. Мой язык знает, что думает степь, и это он расскажет. Царь сделал закон — много казахов взять на войну. Этот закон скоро придет к нам, в степь. После закона пойдет военный обоз — винтовки и пули. В Боамском ущелье казахи остановят обоз, убьют охрану и возьмут оружие. Если ты настоящий джигит, ты будешь там. Потом казахи возьмут Токмак, Каракол, Алма-Ату, и будет у нас так, как поют акыны:
Собирались девушки и молодухи,
играли и смеялись у подошвы горы.
А мы посиживали, переливая кумыс желтым ковшом,
ручка которого украшена бубенчиками.
Утурбай пробыл у Исатая весь день, набрал старику топлива и вечером выехал обратно.
Ночная степь была пуста и тиха, только песок, потревоженный копытами коня, вздыхал, как спящий человек, да изредка с присвистом проползали разбуженные змеи. Утурбай не торопился, до приезда на свою кочевку ему хотелось как следует обдумать слова Исатая.
Мысли его были похожи на двух скакунов. Бегут они рядом, вытянулись, как две струны на домбре, но ни одна из них не может обогнать другую. Видит Утурбай, что царские начальники принесли много горя казахскому народу, много нужды, обид. Готов казахский народ поголовно вырезать их, очистить степь, но Утурбай боится, что казахи восстанием принесут себе только новое горе.
В юрте Мухтара сидели гости — пятеро молодых казахов с ружьями и один старик с домброй. Молодые пили кумыс. Большой дедовский ковш с бубенчиками переходил из рук в руки. Кумыс заедали бараниной. Нарезанная кусками, она лежала в большой плошке. В котле над костром варился другой баран.
Старик играл на домбре и пел. Это был акын. Он поднимал к потолку свою острую белую бородку и с шипом выбрасывал слова:
