В воскресенье собрались рыковцы решать, кого на курсы отправить, и решили послать Андрея.
— Гляди, Андрей, хорошенько учись, чтоб не осрамиться нам с машиной. Вишь, как кулачье над нами насмехается. Доказать им надо!
— Докажем!
А вечером, когда все старики сидели на завалинке у Андреевой избы, пришел нежданный гость, Кузьмич. Пришел как добрый сосед, посидел, табачком угостил, о хозяйстве поговорил и, когда уже поднялся уходить, вскользь, как бы вспомнив, спросил:
— Земельку мне ту, что за куриловской дорогой, не сдадите годика на три? Земля там крепкая, пахать-то вам ее нечем.
Мужики покачали головами.
— Нет, сдавать не думаем… Сами вспашем.
— А чем пахать-то будете? За ту землю с голыми руками не берись.
— А трактор на что? Трактором вспашем.
— Трактором? А где ж он у вас?
— Будет!
— Ну, это еще дело далекое. Вилами писано…
— Тогда посмотрим — вилами или нет, а землю, брат, не сдадим.
— Через полтора месяца пахать начнем, — вставил Андрей.
— Ну что ж, дело ваше! А то сдали бы лучше? Верней бы дело было! Трактор-то ведь штука не надежная: трынь-брынь — и стал. Наплачешься с ним.
— Ничего, Кузьмич. Наша машина — наша забота. Тебя не позовем с ней возиться.
* * *
Кончился трудовой день. Нестерпимая жара сменилась вечерней прохладой, потянуло свежим ветерком. Рыковский муравейник кончал работу, готовились ужинать и отдыхать. И вот ребятишки, второй день уже выглядывавшие Андрея с бугра, отчаянно завопили: «Едет, едет!»
Прислушались. Из-за бугра ясно доносилось ровное пыхтение мотора.
— Едет!
Через минуту стало видно и трактор. Быстро бежал он по уклону, таща за собою плуг. Все, от мала до велика, собрались у андреевских ворот.
Разгоряченный стальной конь, мощно гудя, вбежал во двор, круто повернулся и стал. С него слез грязный, запачканный в масле Андрей и сияющими глазами обвел собравшихся. Все кричали, шумели, наперебой расспрашивали, говорили.
Молодежь и старики, как мухи мед, облепили машину, заглядывая и сверху, и снизу, и с боков.
Андрей присел к старикам, угостил городскими папиросами.
Кузьмич степенно поглаживал бороду.
— Да, трактор — машина неплохая, только у нас он не идет. В Америке дело другое — там керосин нипочем. А у нас один керосин заест — расход большой. Лошадьми помаленьку, не спеша, пошел и пошел, а этот черт, как станет чего, ну и стой. Простоит день, да другой, да третий, вот тебе и скорость твоя. Да еще в горячее время, когда день год кормит. Всякая машина-то ведь каприз имеет. В Америке — дело другое, там народ грамотный, образованный, а у нас — головы соломой набиты. Мы еще в косилках с трудом разбираемся, а то трактор нам дай. Головы-то у нас ведь не американские.
Взорвало Андрея:
— А у тебя, Кузьмич, голова американская?!
— К чему это ты, парень? — удивленно глянул тот.
— А к тому! Как же ты думал, когда с Матюшкой Морозом хотел трактор брать?
— Кто, я? Трактор?
— Да, ты. Думаешь, не знаю? В союзе говорили, Егор Фролов с Морозовым приезжали, трактор хотели взять. Сулили все сразу наличными заплатить, да только не дали вам. Для голодранцев трактора берегут. Что на это скажешь, Кузьмич? А?
Кузьмич густо покраснел и не находил слов для ответа, плюнул и пошел прочь. Дружным хохотом проводили его рыковцы.
— Вот так мериканец! Хитрый, черт!
* * *
Семен Прохорыч, кулак боголюбовский, подошел к трактору, щелкнул пальцем о звонкий бак и обернулся к Андрею:
— За куриловской дорогой когти обломает.
— Когти, говоришь?
— Пахать вам ту землю до самой зимы, — с ехидным смешком сказал Семен Прохорыч.
— До зимы? Через две недели всю переверну.
— Больно горяч ты, парень, не берись ту землю за две недели пахать, легче на поворотах!
Разобрало Андрюху.
— Спорить давай!
— Чего спорить! И так знаю, что не вспашешь. Сорок десятин целины — дело не малое.
— Ну, так смотри ж, коли не вспашу!
— Ладно, ладно, посмотрим!
Ушли хуторяне. Архипыч, один из стариков рыковцев, заметил Андрею:
— Погорячился ты малость, Андрюха. Земля-то ведь тяжелая, коренистая.
— Коли сказал вспашу — значит, так и будет.
Рано, до зари, Андрей выезжал в поле, поздно ночью будил боголюбовцев, возвращаясь домой.
