Вот съехал странный грузовик
На вздрогнувшую передовую.
Свою осанку трудовую
Он в боевых местах воздвиг.
Передовая смущена
Его трубой и ящиком.
Еще не видела она
Таких машин образчика.
К шоферу подошел солдат
И вежливо спросил шофера:
— Что ваши люди здесь хотят?
Уедут скоро? Иль нескоро?
Но, обрывая их беседу,
Вдруг
рявкнула
труба,
От правого до левого соседа
Всю тишину дробя, рубя, губя.
Она сперва, как лектор, кашлянула,
Потом запела, как артист,
В азарте рвения дурашливого
Зашедший к смерти — погостить.
У нас была одна пластинка —
Прелестный вальс «Родной Дунай».
Бывало, техник спросит тихо:
«Давать Дунай?» — «Дунай? Давай!»
И — километра три — но фронту,
И — километров пять — вперед
Солдат, зольдатов, взводы, роты
Пластинка за душу берет.
У немцев души перепрели,
Но вальс имел такие трели,
Что мог и это превозмочь…
И музыка венчала ночь
Своей блистательной короной —
Всей лирикой непокоренной,
Всем тем, о чем мы видим сны,
Всем тем, что было до войны.
Ах, немцы, сукины сыны!
Чего им, спрашивается, надо?
И кто их, спрашивается, звал?
На ползвучании рулады
Я вальс
«Родной Дунай»
прервал.
