— Но он же сказал, что не знает вас.
— А почему бы ему и не сказать этого? Сказал и забыл. А ты услыхала — поверила.
Но Анике очень уж не верилось, чтобы такой стройный красавец и вдруг оказался стариком Захонем.
— Он сказал еще, что я — фея, и очень хотел меня поцеловать.
Мати невольно сжал кулаки.
— Это правда? — хрипло спросил он.
— Он присел рядом со мною на порожек, вот здесь, в сенях, и уж так молил позволить ему хоть раз, хоть один-единственный раз обнять меня… если, мол, не разрешу, так он с ума сойдет.
— И ты разрешила, да?! — вскрикнул, словно ужаленный, Мати.
— Так ведь он все твердил, что иначе сойдет с ума.
— Вылитый Захонь! — одобрительно воскликнул старик.
— Но уж когда он попробовал поцеловать меня, я влепила ему такую пощечину — и не посмотрела, что рука в земле после огорода, — что на его нежном лице след так и отпечатался.
— Ого-го-го! — рассмеялся овчар. — И он не рассердился на тебя?
— Он подставил мне другую щеку. И сказал, что ему это очень понравилось и он теперь больше не будет умываться, чтобы не смыть следа от пощечины. Потом ласково распростился со мной да попросил приготовить хороший ужин — когда, мол, находится по лесу, то на обратном пути зайдет сюда. Ах, да вот и он сам!
Олей и Мати оглянулись; по склону холма спускался стройный охотник в сером камзоле с зелеными отворотами, в высоких по колено сапогах, с дорогим охотничьим ружьем.
— Добрый вечер, пастух! — произнес он, войдя во двор, и даже не притронулся к шляпе. — Ну как, моя голубка, готов ли ужин?
— Бог в помощь, — хмуро отозвался Олей, разочарованный отчасти тем, что гость оказался не Захонем, отчасти же недовольный таким принижением его титула. Если бы это случилось не у него в доме, то такое нарушение формальностей могло бы наверняка привести к весьма неприятным последствиям — ведь недаром он зовется овчаром: как-никак, а овчар возглавляет пастушью иерархию!.. А потом, для того ведь и шляпа человеку, чтобы было что снять с головы, когда в порядочный дом вступаешь. Но, ничего не поделаешь, пришлось проглотить все это — гость как-никак.
— Ужин готов. Мы только вас и ждали, — проговорила Аника и бросилась в дом.
Овчар подошел к гостю и протянул ему свою большую заскорузлую ладонь.
— Пойдемте в дом.
Комната сияла чистотой и опрятностью: три сундука, разрисованных тюльпанами по углам, несколько скамеек, один стул да стол, покрытый нарядной скатертью, составляли ее меблировку. Стену украшало изображение святого Венделя, небесного покровителя пастухов, рядом с которым в стройном порядке примостились и его земные спутники — кувшины и фляжки для палинки; однако самым главным украшением горницы было дымящееся блюдо на столе, дразнившее ноздри запахом пёркёльта с паприкой.
— Прошу откушать, да не стесняйтесь, будьте как дома, — пригласил гостя к столу овчар и подал ему самую большую деревянную ложку, — На троих нам хватит.
— Но нас-то четверо!
— Девица не в счет, барич. Ей если что останется, — и на том спасибо.
Охотник с жадностью принялся за еду и не переставал нахваливать:
— Я такого еще не едал.
— Верю. Такого пёркёльта, как у брезинского овчара, даже таларскому герцогу не готовят.
Гость улыбнулся.
— Каждый бы день есть такое!
У овчара и на это был приличествующий ответ:
— Хорошо, будем есть то же и завтра.
— Спасибо тебе за приглашение. Приду.
Овчар закусил губу. Однако это уже слишком. Такой молокосос, — небось еще сосунком был, когда его, овчара, сам господин нотариус уже почтительно «хозяином» величал, — и обращается к нему на «ты»!
Эх, не будь юнец у него в гостях!
— А зачем завтра приходить — просто оставайтесь тут, да и дело с концом. Здесь вы у добрых людей. Аника постелит себе ужо в чулане. Да и куда сейчас идти, на ночь глядя, сами подумайте!
— Я велел экипаж сюда подать, к вагону.
— А что, барич не из здешних ли краев? Ежели, конечно, не в обиду вам расспросы.
— Да, я здешний.
— Трудно будет добраться сюда экипажу.
— Пустяки. Было сказано — к вагону Олея. Тебя ведь Олеем зовут, не так ли?
— Да, я — Тамаш Олей, и полное мое имя и звание: Тамаш Олей, старший брезинский овчар, а правильней сказать, хозяин Брезины, — гордо отчеканил вышедший из терпения овчар.
