Политические репрессии, обрушившиеся на шляхту, ее хозяйственное оскудение сильно изменили положение женщины в дворянских семьях. Многие девушки остались без женихов, жены — без мужей и без средств к существованию, многим шляхтянкам пришлось взяться за труд, которого они, праздные посетительницы и хозяйки салонов, не знали и к которому совершенно не были подготовлены воспитанием. На почве этой неприспособленности возникало множество трагедий, одна из которых ярко изображена в «Марте».
Эта простая повесть, не лишенная сентиментальности и мелодраматизма, произвела в то время сильнейшее впечатление, особенно на женщин, и не только на польских шляхтянок. Рост капитализма, вызвавший длительный кризис мелкой буржуазии во всей Европе, разрушал повсюду сотни тысяч семейств. Перед миллионами девушек, молодых женщин, матерей возникали вопросы: «Что делать? Куда деваться самим, как спасать своих детей? Как их готовить к неизбежной, неотвратимой битве жизни?»
«Марта» Элизы Ожешко снискала себе огромную популярность. Некоторые видные польские историки литературы, говоря о впечатлении, произведенном «Мартой», вспоминали, по аналогии, об успехе таких книг, как «Хижина дяди Тома» Бичер-Стоу (1852) и «Эмиль» Руссо (1762).
Еще уместнее указать на имевшую эпохальное значение книгу Чернышевского «Что делать?» (1863). Она была переведена на ряд языков и вызвала большой политический резонанс в Европе. Особенно связывает Элизу Ожешко с мировоззрением Чернышевского выдвинутая им с исключительной силой идея раскрепощения женщины путем приобщения ее к многообразной трудовой деятельности общества.
Множество женщин задумывалось тогда над полными страстного протеста славами Марты: «В силу людских прав и обычаев, женщина — не человек. Женщина — это вещь, женщина — это цветок, женщина — это нуль. Нет для нее счастья без мужчины, если она хочет жить».
В художественном отношении эта повесть, в которой много резонерства, декламации, обнаженной публицистичности, была вскоре превзойдена другими произведениями писательницы.
Положение и роль женщины в обществе не переставали занимать Ожешко всю ее жизнь, начиная с еще более ранней повести «Последняя любовь» (1867), в которой уже выставлен тезис: «Пока женщины не станут выше блесток и безделья, пока они в обществе будут куклами, детьми, „богинями“ и цветками, а не людьми, до тех пор в общественной жизни будет недоставать фундамента добра».
В целом ряде романов, повестей и рассказов Элиза Ожешко разоблачала пустоту, мелочность, тунеядство и эгоизм женщин верхних слоев общества и противопоставляла им женщин другого типа, оберегающих свое человеческое достоинство, не боящихся никакого труда и видящих в нем и в своем семейном призвании свой гражданский долг. Но она и в женском вопросе была реформисткой. Она никогда не связывала его с задачей глубочайшей, радикальной переделки действительности, как этого требует социализм, свидетельницей крупных успехов которого была в последние два десятилетия своей жизни Элиза Ожешко.
Нарицательным типом женщины, созданным Элизой Ожешко, стала «сильфида» — эгоистичная, праздная, кокетливая, салонная, полная кастовых предрассудков пани Жиркевич из повести «Сильфида».
Овдовев и оставшись без средств, пани Жиркевич всю черную, «хамскую» работу взваливает на свою дочь Бригитту и продолжает вести, праздную жизнь, вздыхая о былом светском блеске.
Дочь ее, скромная труженица (она пошла в отца, политического эмигранта), влюбляется в юношу простого происхождения и, следовательно, в глазах матери «хама».
Мать без колебаний разрушает счастье дочери, угрожая Бригитте проклятием, если та осмелится за этого «хама» выйти замуж.
«— Мама, — говорит Бригитта, — это, может быть, единственное счастье, которое встречается мне в жизни. Мне уже двадцать семь лет. Мне хотелось бы жить, как живут другие женщины… Иметь друга до гроба, детей…
— Бригитта, — восклицает мать, возмущенная „неприличием“ последних слов дочери, ведь ты — девушка, как же ты можешь говорить о таких вещах?»
Брак расстраивается. А спустя некоторое время, спасая мать от полной нищеты, Бригитта вынуждена поступить в горничные.
