На фото: квадратное лицо, надбровье питекантропа, взгляд мрачно-угрюмый. Под фотографией – столбиком данные:
фамилия: Витас
имя: Жукаускас
год рождения: 1975
место рождения: г. Грозная, Чечня
национальность: русский
язык/и: русский
вероисповедание: католик
Я выглянул на шаги: фрау Грюн идет впереди, за ней движется что-то большое и темное, в полутьме коридора плохо видное, но хорошо слышное. Сопение и скрежет подков. Он одет во все черное, на ногах – кованые высокие башмаки, руки в татуировках. Наголо брит, на левой брови – свежерозовый шрам. Один глаз сильно косит.
– Скажите ему, что вы переводчик, – распорядилась фрау Грюн, направляя фотоаппарат на экран.
– Доброе утро, я ваш переводчик, – сказал я как можно дружелюбнее.
– А, ништяк… А то ни хрена не понять, нах-х-ху… – (Потом он каждую вторую фразу снабжал этим энергичным, долгим придыхательным «нах-х-ху…»)
– Сядем. Надо кое-что уточнить, – предложил я.
– Дав-вай. Ут-точняй. Твое дел-ло.
Говорит он медленно и твердо, удваивая согласные, как это свойственно прибалтам. Один глаз смотрит в сторону, второй неподвижно уставлен в меня.
– Тут записано: имя Жукаускас, а фамилия Витас. Разве не наоборот?
– Да ты чего, в нат-туре? Что я, Жучкой жил?.. Наоб-борот.
– Наоборот – это как? Имя – Витас, а фамилия – Жукаускас?
– Ну нах-х-ху… – удовлетворенно хрюкнул он.
Я стрелками исправил данные.
– Национальность?
– Рус-сак.
– Фамилия не очень-то…
– Это пап-паша у меня был лит-товец, а мат-тушка русачка…
– Тут записано – родился в Чечне. Правильно?
– В Грозной жил.
– Почему в Грозной? В Грозном?
– Ну, один хрен. Пиш-ши как хочешь.
– Теперь языки… Какой родной язык?
– Русск-кий.
– Вера?
– Вера? – усмехнулся он. – Нету веры.
– Что-то надо записать. Здесь записано «католик».
– Ну, п-пусть так… Совсем зап-парился тут-т, кот-телок не варит, крыш-ша едет… – попытался улыбнуться он, вращая глазами в разные стороны.
«Пианино» было налажено. Фрау Грюн попросила его вымыть руки и насухо их вытереть.
– Знаю, не в п-первый раз, – как-то радостно ухмыльнулся он.
– Спортсмен? – приветливо спросила фрау Грюн, указывая на его разбитую бровь.
– Был. Отбег-гался, – опять усмехнулся он.
Пока фрау Грюн поочередно прикладывала к бумаге его корявые пальцы в татуированных перстнях, он косился на нее, вздыхал, щурился и наконец сказал:
– Мил-лая нем-мочка…
Потом фрау Грюн вкладывает в сканер лист с отпечатками пальцев и набирает на компьютере короткую комбинацию.
– Все. Теперь они уже в картотеке, – поясняет она. Я перевожу. Витас кривится:
– П-пусть. Я гаст-троль окончил…
Витас отправился в приемную, а мы с фрау Грюн пошли по коридору дальше. Какие-то люди чиновничьего вида сидели в комнатах. Двери повсюду открыты. Поднявшись на второй этаж, мы очутились возле таблички: «Einzelentscheider»[2].
«Что бы это значило? Сам все решающий?» – думаю я, а фрау Грюн уже знакомит с господином Шнайдером – пожилым румяным вежливым и улыбчивым. Волосы – перец с солью. Одет в вязаный жакет.
По стенам идут полки с толстыми папками. На видном месте, конечно, календарь. Шнайдер охотно поясняет суть предстоящего:
– Прежде надо отметить начало вашей работы. Ведь это деньги. Всякий труд должен быть оплачен. Давайте сюда ваш обходной лист. Так. Знаком вам этот аппарат? – Он указывает на диктофонное устройство с трубкой на длинном шнуре. – Хорошо. Значит, работаем так: я задаю вопросы по-немецки, вы их переводите беженцу на русский язык, а потом переводите на немецкий его ответы. Я их формулирую и записываю на пленку. После этого секретарша перенесет запись с ленты на бумагу, а потом вы с листа переведете весь протокол беженцу на русский, чтобы он знал, что там написано. Если у него возникнут дополнения, возражения или замечания – надо внести. Все должно быть по закону. Тут список опорных вопросов. Ознакомьтесь.
Я читаю вопросы (анкетные данные, причины бегства), а Шнайдер, просматривая тонкую папку Витаса, бормочет:
– Ничего не известно. Сдался в Дюссельдорфе, переслали к нам… Почему? А у нас пока есть свободные места… Так, можем начинать?.. – Он перегибается к микрофону, стоящему на подоконнике, и говорит негромко: – Пожалуйста, приведите беженца! – а мне указывает на другой стул: – Будьте добры, пересядьте туда, мне лучше ему прямо в глаза смотреть…
