"Он самый лучший человек у нас на курсе, - думала Марина. - И все-таки я его не полюбила".
- Вот такие дела! - сказал Саша дрогнувшим голосом.
- Не будем об этом говорить, не надо, - попросила Марина.
- Я и сам знаю, что не надо, - сказал Саша.
Они пошли дальше. Марина чувствовала себя виноватой. Она давно понимала, что Саша влюблен в нее, любит ее. Она не кокетничала с ним нет, нет! - но эгоистически пользовалась его снисходительностью, чтобы говорить о театре. Как все одержимые люди, Марина должна была бесконечно много говорить на излюбленную тему. Никто не мог этого вынести. Только Галя. Но Галя была далеко. А Саша умел слушать. Марине надо было говорить о своей профессии во что бы то ни стало.
Для этого она выбирала самый длинный путь из кино домой - по Садовому кольцу.
- Бесприданницу я бы играла не так... - с расстановкой произносила Марина.
- А как? - немедленно откликался Саша, знавший точно, что ему надо говорить.
Или:
- "Живой труп" у нас ставят неправильно... - сообщала Марина и умолкала. У нее были идеи. Много разных идей.
- То есть? - откликался Саша.
Марина длинно объясняла.
Так они разговаривали очень часто.
А на прощание Саша говорил:
- Выходи за меня замуж.
- Я подумаю, - отвечала Марина, и они прощались у входа в общежитие весело и просто, как хорошие товарищи. Марина бежала к себе в комнату и тут же забывала о Саше, а он возвращался домой через весь город и не забывал о Марине ни на минуту.
...И вот теперь он сказал ей, что любит ее.
- Я и сам знаю, что не надо, - повторял Саша. - Ты меня прости. Сорвалось. Забудем. Пусть все будет по-старому. Теперь ты знаешь. Это даже лучше.
- Мне очень жаль, - сказала Марина, - что так получилось.
- Не жалей. Ничего, - усмехнулся Саша, - бывает... Ты мне что-то хотела рассказать...
- Я расскажу, - неуверенно сказала Марина, глядя в круглые рыжеватые глаза своего друга.
- Давай рассказывай, - сказал Саша, - и, пожалуйста, не смотри на меня так. Я не умер.
- А нечего рассказывать! - вдруг с отчаянием вырвалось у Марины. - Все брошу! Не получается из меня ничего. Надо бросать!
- Не валяй дурака, Марина! - оборвал ее Саша и поморщился. - Я в тебя верю. Ты талантлива, понимаешь?
- Ты веришь? - улыбнулась Марина. - Спасибо тебе за это. Больше никто не верит.
- Это не так мало! - закричал Саша.
Марина начала готовить роль к выпускному спектаклю, дав себе слово, что на этот раз она сыграет в полную силу.
Ей опять дали роль старухи. Еще какой старухи! Мурзавецкая! "Что ты расселся! Не видишь? Встань!"
Поплакав, Марина решила: "Ладно, я вам сыграю. Ладно. Судьба - индейка! Я сыграю".
Но перед каждой репетицией Марина рыдала. Шестьдесят пять лет, костыль. Это была пытка. И сил не было это играть. Иногда казалось, что все равно, она может играть и старух и даже стариков - все, все равно! Скучно, неинтересно, противно...
А сколько есть ролей женщин молодых, нежных, страдающих! Какое счастье - такая роль! Уж она бы не носилась, как Тома Ланина, не кричала бы, не ломала бы руки. Она бы играла иначе. Иначе, иначе, совсем иначе! Впрочем, Марина считала Ланину способной и Кузнецову тоже, а Вадимом "Ганшиным" она восхищалась. Марина вообще всегда всех хвалила.
Марина знала, что никто не считает ее талантливой. Ей все говорили одно: "Не выйдет". Только Саша и, может быть, Агеев верили в нее.
Случайно Марина слышала слова Горовой: "Эта Кондратьева - ходячее недоразумение".
"Какой ужас! - с иронией подумала Марина, даже не обидевшись на Горову; за четыре года у нее закалились нервы, появилась выдержка. - Но почему ходячее?"
Вместе с выдержкой и спокойствием развились и другие качества. Марина стала замкнутой. Она не так легко смеялась, как смеются в ее возрасте. Сказывалась суровая школа Горовой. Зато она уже не плакала втихомолку, когда Горова ей говорила:
- С вашими данными вы не можете играть героинь. Это не в ваших возможностях.
А Саша говорил Марине:
- Ты будь благодарна Горовой. Считай, что тебе повезло. Для талантливого человека трудности, как дрожжи для теста. Он на них поднимается. Ты будешь играть героинь!
