Смысл истории главного героя — Бесаме Каро — в том, что человек должен суметь добиться сублимации агрессивных намерений. Историю цивилизации можно рассматривать как процесс перехода от грубых форм агрессии к формам сублимированным, с большими противоречиями протекающий и по сегодня. Повесть побуждает нас задуматься над этим вопросом, выработать активную жизненную позицию по отношению к поставленной в ней проблеме. В этом и заключается главнейшая цель «эффекта остранения».
Для этого необходимо, чтобы повествование воспринималось не в прямом, не в эмпирическом смысле, не то непременно возникнет момент сострадания, что мешает произведению подобного рода — может сократиться или совершенно исчезнуть дистанция между читателем и персонажем и соответственно ослабеть сила критического взгляда. Потому-то множество приемов, деталей в произведении, целый фейерверк средств «эффекта остранения», в применении которых автор проявляет большую изобретательность, служит именно цели подавления сострадания. Бросается в глаза остраненность тотальная — остраненность на всех уровнях структуры.
Остранен сам жанр: сначала нам обещают фантастическую повесть, потом же учащаются такие фразы, как: «Ты видишь, шалая Кармен, как отошел Афредерик Я-с (то есть остранен и автор, и не только из-за этого странного имени, а и потому, что говорит о себе в третьем лице) от избранного им безо всякого давления извне жанра?» И чтобы как-нибудь исправить это положение, Афредерик прибегает к поистине «фантастическим» средствам (завтракает жареной сигаретой и т. п.), будто бы таким путем и в самом деле можно решить проблему жанра! Или, с той же целью, для придания повести «фантастического» характера, вдруг начинает нагромождать фантастические, парадоксальные синтагмы: «...улитка прыгает, слон летает, флейта покрылась плесенью, рыба воет, а волк вяжет чулок... Ну, кажись, мы все-таки подправили, не так ли, а? Я имею в виду жанр».
Элементы подобной литературной игры обильно рассыпаны по тексту.
Спорт — обитель эмоций, и, несмотря на то, что фабула повести достаточно остранена, местами все-таки пробивается «опасность» возникновения сострадания, особенно во время состоявшейся с появлением Бесаме Каро беседы о триумфальных успехах команды. В подобных случаях автор постоянно прибегает к дополнительным «профилактическим» средствам с целью приглушения эмоций, и вообще всегда располагает «холодным душем» для протрезвления экзальтированного читателя. Этому служит, между прочим, и лексическая, синтаксическая, даже орфографическая остраненность вещи.
Г. Дочанашвили, глубоко проникший в недра родного языка, смело и результативно прибегает к речевой эксцентрике, с первого взгляда странному словотворчеству, создавая чрезвычайно выразительные неологизмы и оказионизмы, к сожалению, не всегда поддающиеся переводу.
Изображению явления с эмпирической точностью в произведениях подобного рода особого значения не придается. И это своеобразно выразилось в интересном высказывании уже в экспозиции повести. «...величайший фантаст Провидение возжелало, чтоб у проезжавшей неподалеку кареты сломалось все равно какое, но для порядка уточним — левое переднее колесо».
Эта шутка о точной обработке деталей как бы дает нам своеобразный ключ к пониманию характера произведения: все внимание направлено в нем не на внешнюю сторону явления, а на вскрытие его сути. Потому-то писатель и столь смело деформирует явления, и в том числе явления грамматические.
Повесть состоит из непрочно связанных друг с другом сюжетно пассажей, что в общем-то тоже особенность манеры письма. К примеру, повествование то и дело прерывается авторскими монологами на темы «Кармен» Проспера Мериме. В связи с этим нельзя не отметить одной черты произведений писателя: в них силен эссеистический поток, органично сочетающийся, сливающийся с художественной тканью и придающий ей специфический, я бы сказал, чрезвычайно современный облик. Поток этот в этой повести ярче всего проявляется именно в эпизодах на темы «Кармен». Подобное включение пассажей казалось бы на очень отдаленные от основной сюжетной линии темы обычное явление в «эпическом» искусстве. В рассматриваемой повести медитации на темы «Кармен» несут функцию, сходную с функцией «зонгов» в построенной на эффекте остраненности «эпической» драматургии: они служат смене настроений, увеличению дистанции между читателем и повествованием, что в конечном итоге способствует усилению аналитического начала. Свободолюбивая Кармен противостоит здесь «излишне» послушным воспитанникам Рексача, и тем самым ярче проявляется художественная идея произведения.
