Не знаю, сказал ли Уильям Гентиш что-нибудь клерку, выходя из гостиной; помню только, как он угрюмо прошел через холл, не замечая столпившихся слуг и не говоря нам ни слова, хлопнул входной дверью и был таков. Только рев мотора да визг колес были его прощанием.
Присутствие смерти удивительно меняет все в доме. Когда в холле, возле входной двери, мы договаривались о планах на следующий день, все вокруг нас казалось безжизненным и холодным, наши шаги и голоса звучали как-то гулко, а черные незанавешенные окна чем-то напоминали мне мертвые остекленевшие глаза. Заунывно гудел газовый рожок, и в его неровном пламени тени оленьих рогов метались по потолку. Сквозняк из открытой двери пузырил гобелен, отчего изображенный на нем голый старый сатир похотливо тянулся к мисс Мэви. Та задумчиво смотрела вслед укатившему Уильяму Гентишу.
— Это же надо, потерять целое состояние! Благотворительность, подумать только! Такие деньги пропали!
Она вздохнула и тут же чихнула. Адвокатский клерк положил свой портфель и подал ей пальто.
— Они не пропали, — тихо сказал он.
К дверям подъехала машина, коронер взглянул на часы.
— Похоже, это за вами, чтобы отвезти на станцию, — сказал он клерку. — Спасибо за показания. Боюсь, нам придется снова вас потревожить. Я свяжусь с вами через денек-другой.
Клерк поднял портфель, взял пальто и шляпу.
— Я в вашем полном распоряжении, сэр. Покойной ночи, джентльмены…
От пронзительного свистка я вздрогнул и проснулся. Судя по тому, что грохочущий поезд уже подъезжал к Крэнхему, я проспал часа два. Скрюченная спина отчаянно ныла. Я потянулся. Против меня, прямой как палка, сидел тот самый клерк; на руках — потертые перчатки, аккуратно застегнутые на запястьях, рядом на сиденье — знакомый портфель. Я наклонился к нему:
— Вы меня помните?
— Как не помнить, сэр. Вы доктор Меллан; я имел удовольствие встречаться с вами на дознании в Аббатстве Лэнгли. — Он кашлянул. — Я так понимаю, усадьбу так и не удалось продать.
— Да, она теперь совсем заброшена. Я частенько забредаю туда, вспоминаю о былом. Я ведь, можно сказать, там вырос.
Я зевнул.
— А наследство старого Гентиша пошло, значит, на благотворительность, — продолжил я разговор. — Я все удивлялся, отчего это Уильям не оспорил завещание. У него ведь были на это все основания: неуравновешенность старика, помрачение рассудка, самоубийство, да мало ли…
— Наверное, боялся, как бы его не обвинили в убийстве, сэр. Ведь у следствия было всего лишь мое слово, что он не покидал лодочного павильона. Одно только мое слово — вот и все, что отделяло его от обвинения в убийстве с очевидными мотивами.
— Говорят, он уехал за границу.
— В Южную Америку, сэр. Мать оставила ему кое-какую собственность в Аргентине. Я слышал, сэр, что дела у него идут хорошо. Мистер Траубридж, наш начальник, говорит, там он стал человеком.
— Да, если бы он получил наследство, то быстро спустил бы его. Он обещал стать таким же законченным эгоистом, как и его дядя. Забавно: хоть старик Гентиш и менял то и дело завещание, я всегда был уверен, что в конце концов он собирался все оставить племяннику. Мне казалось, ему просто нравилось пугать Уильяма лишением наследства.
— Ощущение власти, сэр?
— Именно. Ему никогда не приходило в голову кого-нибудь бескорыстно облагодетельствовать. Смешно: он от души презирал людей, а в историю попал как большой филантроп. Все свои деньги — на раковые исследования…
Я наклонился вперед.
— Удивительно, — продолжал я, — как это никто не обратил внимания, что с лавочки под кедром нельзя разглядеть лодочный павильон: его загораживают ивы. Я давно пытался понять, вы все спланировали заранее или действовали по наитию?
Поезд загромыхал по туннелю, и только тусклый свет мигающих ламп рассеивал тьму. Клерк кашлянул.
— Исключительно по наитию, сэр. Меня всегда удивляло в книжках — я, видите ли, большой до них охотник, — так вот, меня всегда удивляло, что если деньги уходят на благотворительность, а не достаются непутевому молодому наследнику, то это считается плохим концом, которого, мол, всеми силами следует избегать. Вот и сейчас, сэр, я читаю книжку о пропавшем завещании. Дочитал пока до того, что главный герой в наручниках и с кляпом во рту лежит на безлюдной пристани.
