Точка невозврата - страница 36

– Я закрою дело. Но предупреждаю – есть один человек, который будет продолжать искать. Остановить его я не могу.

– Мы в курсе, – спокойно отозвался Талалаев. – Это не должно вас волновать. Мы сами решим побочные вопросы. Вас мы больше никогда не потревожим. Конечно, если вы будете соблюдать условия нашего соглашения. Должен предупредить, что наш разговор записывался через передатчик, Борис Дмитриевич. Может быть, для вас это и не смертельно, но все равно неприятно, согласитесь!

– Соглашусь, – почти равнодушно произнес Курагин, открывая дверцу и выходя из машины. – Попутного вам ветра!

Григория Лажечникова Гуров нашел в общей палате кардиологического отделения. Это был сухощавый жилистый человек лет сорока, с глубокими морщинами вокруг рта и золотым зубом на верхней челюсти. В больничной пижаме он выглядел исхудавшим и измотанным, а лицо его покрывала нездоровая бледность. Однако врач предупредил Гурова, что в настоящий момент никаких опасений за здоровье Лажечникова нет, по всей видимости, у него был просто нервный срыв, который, к счастью, миновал. Собственно, Гуров и не собирался как-то особенно тревожить свидетеля. Просто ему еще раз хотелось услышать, что произошло семнадцатого декабря между Лажечниковым и Будилиным. Он боялся, что при первом допросе водитель мог утаить некоторые детали. В тот раз он показался Гурову не слишком искренним. Гуров полагал, что и в больницу свидетель лег, чтобы его оставили в покое.

Лажечников лежал на койке и читал журнал «За рулем». Кроме него, в палате находилось еще трое – толстяк с нездоровым румянцем на жирных щеках, равнодушный, как мумия, старик и беспрестанно что-то жующий гражданин в очках, перемотанных скотчем. При появлении Гурова все они, кроме старика, оживились, рассчитывая услышать от гостя что-нибудь интересное о жизни за стенами больницы. Похоже, родные не баловали их визитами. Лажечников же, узнав Гурова, заметно испугался и словно спрятался в панцирь. Гуров понял, что при людях разговора не получится, и предложил Лажечникову выйти в коридор.

– Я же все уже рассказал, – с досадой произнес Лажечников, когда они уединились на уютном диванчике под больничной пальмой. – Что вы еще от меня хотите?

– У нас работа такая, Григорий Данилович, – добродушно объяснил Гуров. – Одно и то же по десять раз пережевываем. Глядишь, и обнаружим в этой жвачке зерно истины. Так что давайте-ка еще раз восстановим все обстоятельства того злосчастного дня.

– День был говно полное! – с чувством сказал водитель. – У меня с того дня со здоровьем сплошная фигня началась. Сердце щемит, руки дрожат… – В голосе его появились жалобные нотки. – Мне теперь не то что баранку – рюмку нельзя доверить…

– Ну, не преувеличивайте! – попробовал приободрить его Гуров. – Врачи говорят, что вы идете на поправку. Все будет отлично, вот увидите! Однако давайте к делу. Так что там было семнадцатого числа?

– Да все то же и было, – равнодушно буркнул Лажечников. – Мой начальник, Тимошук то есть, с утра поехал к режиссеру Стоковскому, который в том доме живет. Они к Новому году какое-то шоу варганят, проект какой-то на миллион. Вот и мотаются с утра до вечера… Ну и, короче, шеф пошел в дом, а я в кабине кемарил. Потом вдруг стрельба! Я обалдел, понять ничего не могу…

– А вы не видели, из-за чего началась стрельба? – перебил его Гуров. – И кто ее начал?

– Ну откуда? Я же объясняю – прикорнул я. Глаза продрал, а тут суета, мордовороты какие-то махаются… Я только присмотрелся – не моего ли шефа бьют, и вдруг один подлетает к машине и – прямо на сиденье! Ствол мне в морду сунул – до сих пор вот синяк еще видно, – гони, говорит! Ну я и погнал…

– Куда погнали-то? – спросил Гуров.

– А куда он говорил, туда и гнали. По Садовому сначала проскочили, потом вроде в Сокольники поехали, но этот бес нервничал и все время велел поворачивать – по-моему, куда глаза глядят. Короче, оказались мы в результате в районе Лосиного Острова. Там он меня раздел, бабки последние отобрал, свои шмотки мне отдал и из машины выкинул. Я, по правде сказать, и не спорил. Не до споров было. Как до дому-то добрался, не помню! Потом еще вот милиция начала меня тягать, и со здоровьем совсем худо стало…