Миновав еще одну громадную дверь, Маршалл прошел зал и пересек его по проходу между рядами скамей. Помещение напоминало не то оперный зал, не то громадный грот: мощный подиум, незыблемая кафедра, место для хора да и, конечно же, сам хор – все это было необыкновенно внушительно.
Кабинет Янга располагался сразу за подиумом, сбоку, и выход пастора через большую дубовую дверь был необходимой частью воскресной церемонии.
Маршалл толкнул массивную дверь и вошел в приемную. Миловидная секретарша встретила, его приветливо, хотя и не знала, кто он. Хоган представился, и она, сверившись с расписанием, сделала пометку. Маршалл тоже заглянул в расписание, читая вверх ногами. На два часа была назначена встреча с Бруммелем.
– Да ведь это сам Маршалл, – приветствовал его Янг с показной улыбкой делового человека и потряс его руку. – Входи, входи.
Маршалл последовал за Янгом в его роскошный кабинет. Будучи весьма представительным мужчиной лет пятидесяти, в очках в стальной оправе, с круглым лицом и с жидкими напомаженными волосами, Янг выглядел человеком, вполне довольным своим положением как в церкви, так и в обществе. Темные панели стен кабинета пастора были сплошь увешаны памятными дипломами и поздравительными адресами от общественных и благотворительных организаций. Здесь же висели в рамках фотографии самого Янга в обществе губернатора, двух-трех популярных евангелистов, нескольких писателей и даже одного сенатора.
Сидя за красивым внушительным столом, Оливер Янг являл собой портрет преуспевающего бизнесмена, профессионала в своем деле. Кожаное кресло с высокой спинкой казалось троном, а его собственное отражение на зеркальной поверхности стола было более пышным и великолепным, чем отражение горы в зеркальной глади альпийского озера.
Янг кивком указал Маршаллу на стул. Журналист сел и сразу же отметил про себя, что опустился гораздо ниже Уровня глаз пастора. У него возникло хорошо знакомое чувство легкого испуга, вся обстановка как будто способствовала этому.
– Приятный кабинет, – констатировал он.
– Спасибо большое, – ответил Янг с улыбкой, от которой его щеки собрались складками возле ушей. Свободно откинувшись в кресле, он слегка барабанил согнутыми пальцами по столу:
– Мне он тоже нравится. Здесь спокойно.
«Здесь тебе спокойно, – подумал Маршалл. – Ну и ну».
– Как обстоят дела в «Кларион»?
– Вполне сносно. Ты получил сегодняшний номер?
– Да, мне он очень понравился. Он сделан в хорошем стиле. Должен отметить, что ты привнес в газету настоящую атмосферу большого города.
– Да…
– у Хогана внезапно пропала охота говорить.
– Я рад, что ты с нами, Маршалл, мы уверены, что у нас будут добрые отношения.
– Да, да, разумеется.
– И что же у тебя на сердце?
Маршалл немного поерзал на стуле, а затем поднялся. На этом стуле он чувствовал себя микробом под микроскопом. «В следующий раз я захвачу с собой собственный большой письменный стол», – подумал он и начал ходить по кабинету, стараясь выглядеть независимо.
– Нам о многом предстоит поговорить за этот час, начал он.
– Мы можем встречаться чаще.
– Конечно. Так вот, я хочу тебе сказать, что этой ночью исчезла Санди, моя дочь. О ней ничего не слышно, и мы не знаем, где она… – он коротко описал Янгу суть их раздора с дочерью и его предысторию. Янг слушал внимательно, не перебивая.
– Ты думаешь, что она отвергла ваши традиционные ценности, и это тебя огорчает? – спросил он под конец.
– Я не глубоко религиозен. Ты понимаешь, что я имею в виду? Но определенные вещи должны считаться правильными, а определенные – ошибочными, и мне не понравилось, что Санди как бы… мечется то в одну, то в другую сторону.
Янг величественно поднялся из-за стола и подошел к Маршаллу с улыбкой снисходительного, всепонимающего отца. Он положил руку ему на плечо и сказал:
– Как ты думаешь, Маршалл, она счастлива?
– Я никогда не видел ее счастливой. Может быть, только потому, что когда я ее вижу, она находится в моем обществе.
– И это, видимо, объясняется тем, что ты считаешь непонятным путь, который она выбрала в жизни. Скорее всего, ты высказываешься в духе полного неприятия ее философии…
