Тем временем они добрались до развязки между I-25 и I-70. Впереди показался международный аэропорт Денвера.
— Все же ты признаешь, что информация важная и верная.
Она откинула голову.
— Что ж, не спорю.
— Значит, надо на нее как-то реагировать. Ты права, мне надо узнать больше. Но как? За рулем уснуть, что ли? И не можешь же ты меня постоянно накачивать пилюлями.
— Пожалуй.
— Маклрой ссылался на Центр контроля заболеваемости.
— Ну да…
— Что ж, давай, дунем в Атланту. Сколько у тебя денег?
Она подняла брови.
— Так прямо улететь в Атланту? Но я не могу бросить работу, не предупредив.
— Позвони в больницу. И, знаешь, звонить в этот Центр — не лучший способ привлечь их внимание. Им каждый день, должно быть, звонят десятки стебанутых. Надо туда лично заявиться.
— Не в Бангкок?
— Нет! В Атланту. В квартиру возвращаться опасно. Кто знает, сколько времени они будут ее пасти…
Она обдумала его фразу. Вздохнула, закрыла глаза.
— Ладно, — промолвила, наконец, Кара. — Атланта, так Атланта.
Как ни уговаривала его Кара, и как ни пытался он сам, в самолете ему заснуть так и не удалось. Сна не было ни в одном глазу.
Мало-помалу Кара избавлялась от сомнений в отношении Томаса. Правда, она все еще не до конца доверяла ему, особенно его фанатичной уверенности в предстоящем конце света. Но она прекрасно отдавала себе отчет, что сведения, которые он получал в своих снах, никакими иными средствами получить невозможно. Она снова и снова спрашивала себя, насколько реальна и адекватна преломленная его живым воображением информация. Выглядела она, прямо скажем, не вполне правдоподобно. Чего стоят его летающие белые мохнатые мыши!
Том отчаянно пытался обратить ее в свою веру. Где доказательства, что «Боинг», в котором они летели, не часть какого-то сумасшедшего сна? И кому судить, какая реальность убедительнее?
— Вспомни-ка, что отец говорил нам, когда мы еще пешком под стол ходили, — убеждал Том. — Все христианское мировоззрение базируется на альтернативной реальности. Мы воюем не против плоти и крови, а против приоритетов. Весь мир верит: то, что случается, происходит без нашего ведома, и мы не способны это увидеть и предвидеть. Таковы основы любой религии.
— Нет, я в это не верю. И ты тоже не веришь.
— А следовало бы верить! И не ради христианства, а вообще, как в основополагающий принцип. Почему нет?
— Потому что я не верю в призраков. Если есть Бог и если он создал нас с пятью чувствами, то почему он не показывается нам через эти пять чувств? А в снах смысла нет.
— Может, он нам и показывается, да мы его не видим. Не готовы к этому или просто не хотим. Может, не в чувствах дело, а в мозгах.
Она повернулась в его сторону.
— Какая разница! Вспомни, Том, кто говорил отцу, что вся его религия — несусветная глупость?
— Я бы и сейчас это сказал. Что изменилось? Но я настаиваю, что иную реальность следует принимать во внимание. Вспомни «Матрицу». Фильм. Все думают, что это так, а на самом деле все совсем иначе.
— Ну да, цветной лес и мохнатые белые летунчики — реальность, а все остальное — сон, игра воображения.
— Мохнатые белые летунчики вылечили мне голову и сообщили, кто выиграет дерби в Кентукки. И если уж выбирать между реальностями, я выберу эту. В том, другом мире обе реальности осмысленны. Эта в качестве прошлого, а та в качестве настоящего. В этой реальности другая реальность не имеет смысла, если эта реальность действительно реальна. Разве что она — это «реальное будущее».
— Все. Хватит! У меня уже голова кругом идет от твоих реальностей. Засыпай и решай ближневосточный кризис.
— Сейчас не до Ближнего Востока. Штамм Рейзон ударит раньше.
— Если его не остановить. Но возможно ли изменить будущее? Или, лучше сказать, изменить историю?
Том промолчал.
Через час с небольшим их самолет приземлился в Атланте, и еще полчаса ушли на улаживание различных вопросов. Кара должна была объясниться со своей больницей и наведаться в филиал банка, а Том — проверить расписание рейсов. К половине четвертого они встретились снова.
— Сколько у нас? — спросил Том, открывая дверь на улицу, к такси.
— У нас? На моем счету около пяти тысяч. Не припомню, чтобы ты на него что-то переводил.
