Соня визжит и мчится прочь. Оборачивается и видит одутловатое лицо, приоткрытый рот, из шеи и щек торчат бурые отростки. А потом по лесу прокатывается грохот. Голова незнакомца раскрывается, словно цветок, разбрасывает багровую юшку.
Тело падает. За ним стоит Костя с дымящимся ружьем.
Соня опирается на ствол ближайшего дерева. Голова кружится, горло обжигает желчью. Кажется, сейчас наружу вывернется все тело целиком, извергнув кости и дымящиеся внутренности. До такой степени не хочется находиться здесь и сейчас.
Костя осторожно подходит, держа на мушке дергающееся тело. Из разваленной головы лезут красно-зеленые жгутики, зарываются в землю. Бугры на спине вспухают, рвут футболку, и оказывается, что это корешки. На их кончиках проклевываются ветки с крохотными листочками, распускаются бутоны цветов. Вскоре от незнакомца остается лишь гора зелени в виде человека. Ростки ползут вверх по топорищу, Костя выдергивает его.
— Пойдем, — говорит он. Не пытается утешить, просто идет к разоренному лагерю. Соня смотрит ему вслед, и тут из нее как будто вынимают пробку. Потому что мир расплывается, а слезы текут горячим потоком.
К черту лес. К черту Костю, кошмары, манкуртов, необходимость куда-то идти. К черту такую жизнь! Если бы сейчас ружье оказалось у нее в руках, Соня приставила ствол к подбородку и напитала кровью жадную зелень. Но вместо этого она бредет к лагерю, чувствуя себя старухой.
* * *
Весна в этом году началась рано. Почки набухли в феврале, к концу месяца все уже зазеленело. Не только на северо-западе: зацвела Сахара, в Гренландии заросли вереска и можжевельника подступили к льдам, и даже на Крайнем Севере выросло что-то карликовое. Соне было не до природы, на носу был диплом. Она тряслась в электричке, потом в метро, бежала в библиотеку или в универ. В апреле Петербург превратился в джунгли. Мох вылез из щелей в плитах и оккупировал гранитные набережные, трава наползала на асфальт. На заводе «Красный Треугольник», по слухам, обрушилась крыша в одном из заброшенных зданий — не выдержала веса разросшихся тополей. «Живых стен» в центре стало больше.
А потом появился туман.
Сперва зелень зацвела. Белые звездочки рассыпались по кустам, деревьям, траве. Цветы давали много пыльцы, которую ветер разносил по всем закоулкам города. Пожелтели здания, улицы и даже фонари. Джинсы обрели цвет яичного желтка, кеды приходилось мыть после каждого выхода на улицу. Впрочем, Соня показывалась из дома реже — заболели родители.
Сперва они сухо покашливали. Приезжали с работы, шумно сморкались, протирали слезящиеся глаза. Затем кашель стал гулким, словно звук далекой канонады. Увидев первые капли крови на платках, мама и папа позвонили в больницу, но линия отвечала короткими гудками. Оказалось, палаты переполнены, а врачи сбиваются с ног. Соня уговорила родителей остаться в постели, закрыла двери и окна, отмыла весь дом, законопатила все щели, которые нашла. Когда обклеивала бумажным скотчем рамы, бросила взгляд на улицу. У магазина напротив уселся человек в пиджаке — из носа и глаз текло, по желтушным щекам и подбородку пролегли темные дорожки. До мужчины никому не было дела. По безлюдной улице стелился желтый туман, автомобили проезжали мимо с поднятыми стеклами.
У мамы с папой поднялась температура. Они лежали на мокрых простынях и хрипели, разевая рот, словно рыбы. Через два дня их не стало. И умерли в один день, вертелось в Сониной голове. Оказалось, в этой фразе нет ничего романтичного.
Ночью они зацвели. В глазницах распустились ромашки, между зубов показались травяные иглы. Кожа лопалась, выпускала наружу усики изумрудного цвета. Соня смотрела, зажав руками рот, чтобы не закричать. Это обитало внутри ее родителей, питалось их плотью и кровью. Мамина кисть свесилась с кровати, оторвалась и упала на ковер, развалившись на части. Соня побежала в туалет.
Она собиралась остервенело, кидала вещи в рюкзак. В горле стоял тягучий ком, паника шептала: нужно уходить, быстрее. Но куда? В зеленый ад снаружи? Соня не знала. За то время, пока она собиралась, из ковра вокруг зацветшей конечности проклюнулись зеленые волосинки.
