— Герефа? — окликнул Сент-Герман, убедившись, что гостья не намерена заговорить первой.
— Там все в снегу, — отрывисто бросила Ранегунда. — Сразу после окончания мессы снег опять повалил.
Сент-Герман кивнул и отложил в сторону уголек, которым помечал камни. Он стоял перед ней все в том же приобретенном у местных портних темном платье и в своих весьма странных на вид сапогах — высоких, со шпорами и на очень толстой подошве.
— Что-то случилось?
Она потерла виски.
— Ничего.
Он приблизился к ней на расстояние шага и вновь задал вопрос:
— Скажите, в чем все-таки дело?
— Снег, — повторила она и перекрестилась. — Его слишком много. Теперь никто не может добраться до нас, даже соседствующие с крепостью монахи. Мы отрезаны от всего мира.
Ранегунда впервые облекла свое беспокойство в слова и содрогнулась, наново осознавая их смысл.
— Вас это пугает?
— Да, — призналась она. — Возможны набеги. Датчане и прежде нападали на нас, отнимали, пищу, рабов. Мой отец погиб, защищая от них Лиосан. Его сильно изранили, и раны потом загноились. — Она резко дернула головой, отгоняя непрошеное видение. — У нас есть мужчины, но мало оружия.
Чужеземец сочувственно покачал головой, потом предложил:
— Я могу изготавливать стрелы для арбалетов.
— У нас нет металла, — ответила Ранегунда. — Кузнец придерживает у себя с десяток подков, но их надо беречь… на замену сносившихся. — Она вздохнула. — Есть еще пара старых котлов. Их можно бы переплавить, да в кузне плохо работает горн. Нам не справиться с этим делом.
— Разрешите мне построить специальную печь, и тогда переплавка не затруднит вас, — сказал Сент-Герман, и его спокойная убежденность заставила Ранегунду вскинуть голову. — Я могу изготавливать наконечники к копьям и капканы для вражеских лошадей. Мне известны многие вещи, включая рецепты снадобий, заживляющих раны.
Ранегунда вслушивалась в его слова так, словно они доносились до нее откуда-то издалека, потом снова заговорила:
— Мне часто снятся ночные набеги. С их жуткой бойней, с кровью, с резней. Я тогда молю Господа, чтобы мои сны не сбылись. Я ведь не провидица, а? — Она впилась в него взглядом, не давая ответить. — Я вижу, как они надвигаются… и с суши, и с моря… их сотни, а нас только горстка. У них секиры, у них луки и стрелы, они карабкаются на стены, наползают на крепость, словно мухи на падаль. И за собой оставляют лишь трупы наших мужчин да испоганенных женщин со вспоротыми животами. — Она прикрыла руками лицо. — Мне стыдно, ведь эти подробности так… непристойны.
— Вы не вольны в выборе своих сновидений, — возразил Сент-Герман, понимая, что его утверждение не совсем справедливо. Своим бездонным и мало что выражающим взглядом он всматривался в глаза Ранегунды.
— Да, но они не хотят от меня отвязаться. Подчас я начинаю грезить и наяву. Когда иду по стене, чтобы проверить, не спят ли охранники или горит ли огонь наверху. Мой разум никнет, и я всюду вижу тела погибших мужей и замученных жен. — Она задрожала, лицо ее побледнело. — А то мне чудятся дети с ввалившимися щеками, похожие на сухие грибы. Родителям нечем их накормить, они сами ослабли настолько, что никто не может охотиться, а в крепости уже нет ни овец, ни гусей, ни коней. Ужас. Солдаты на площади дерутся из-за убитой собаки, а зима еще в самом начале… Быть может, это пройдет — как вам кажется, а?
— Возможно, — мягко сказал Сент-Герман.
— Я хочу положить конец этим кошмарам, — отстраненным тоном произнесла Ранегунда. — Но как оберечь нас от всех грозящих бед? Однажды мы здесь уже голодали. Тогда умерли пятнадцать наших мужчин. Мне было всего десять лет, но я ничего не забыла. — Она в отчаянии взмахнула рукой. — Если зима продлится дольше обычного, что мы станем делать?
Сент-Герман поднял брови, потом увещевающим тоном сказал:
— Ничего страшного не случится. Вы ведь засолили мясо, запаслись горохом и зерном, а также засыпали муку в бочки. В деревне есть сыроварни, и у вас много скота. Все как-нибудь обойдется.
— А вдруг на нас кто-нибудь нападет и отнимет все припасы? — возразила она, сама себе удивляясь. Как можно обсуждать с этим чужим человеком свои сокровенные страхи, о которых ты не отваживаешься ни с кем говорить? Ни с кем, включая и брата Эрхбога, и Гизельберта. — Из леса могут хлынуть, преступники, или… к нам на постой пришлют королевских конников. И в том, и в другом случае мы останемся без еды.
