— Скажите же что-нибудь, товарищ.
— Все это правильно, — задумчиво говорит Петр. — Забастовку мы проиграем, спору нет. И завода поджигать нельзя. Ни в коем случае. Нужно, товарищи, организовать саботаж, массовый саботаж…
Для тех, кто не понимает по-венгерски, сразу трое переводят слова ленинского вестника. Никому, кроме Тимко и Гонди, слово «саботаж» не знакомо, и все же впечатление от него огромно. «Вот оно, — загорается надежда у измученных людей, — вот она, помощь… Этот самый саб…».
— Что?.. Как?..
— Саботаж, массовый саботаж… Бастовать не будем, все на местах останемся, все станут попрежнему выходить на работу, но поезд будет катиться медленнее и медленнее кружиться маховик машины, слабей ударять топор и медленней валиться срубленное дерево.
— Ну, а дальше?
Люди разочарованно переглядываются. От ленинского вестника они ждали более значительного, более веского слова.
— Ну, а дальше?
— Вот и все. Дирекция удовлетворит все ваши требования, если каждое колесо будет медленнее кружиться, чем раньше, и чем дальше — все медленнее и медленнее…
— Да, если бы только колесо это понимало, — говорит старик Бочкай.
— У колеса человек стоит.
— Человек… У человека от нескончаемых мук тоже ум сохнет. Ударить — это он еще может, но этак прикидывать, взвешивать… Нет, это не про нас.
— А ведь надо сделать, — говорит Гонда, взволнованно потирая себе лоб. — И сделаем! — чуть не криком вырывается у него.
— Подохнем, а сделаем! — кричит и Тимко.
— С нашим-то народом? — с сомнением покачивает головой Бочкай.
— С нашим народом!
— А ну, расскажи-ка, братец, еще раз, как ты себе это дело представляешь?
Сквозь табачный дым еле мигает красноватое пламя керосиновой коптилки. У всех лица в поту, голоса хриплые. Время близится к полуночи, когда старик Бочкай, облегченно вздохнув, встает из-за стола.
— Сделаем! — говорит он.
— Пора двигаться, — обращается к Петру Тимко. — До Свальявы добрых два часа ходьбы.
— Раньше чем пускаться в такой путь, — говорит Бочкай, надо вам малость подкрепиться. Хлеба у меня нет, но кусок холодной говядины…
— Дичина? — улыбается Гонда.
— Да, олень… Не захотел, видно, бездельник даром пропадать в графском заповеднике…
Паровоз узкоколейки на повороте к Свальяве сошел с рельс. Беда невелика, но на то, чтобы привести все в порядок, ушло несколько часов. Три длинных товарных состава стояли в это время без движения. Заведующий участком сперва упрашивал, потом стал кричать и угрожать. Люди работали до седьмого пота, но все оказалось напрасным: большая половина дня пошла насмарку.
На лесопильном заводе лопнул приводной ремень, машина стала, а ключ от склада, где хранились новые ремни, как назло оказался у помощника заведующего складом, который с утра уехал в Мункач. Чорт его знает, куда этот болван девал ключ! Почему не передал его кому-нибудь другому, раз знал, что уезжает? Пока окончательно выяснили, что ключа нигде не найти и остается только взломать дверь от склада, стали еще три машины.
Товарный вагон, прибывший из Праги с надписью «Весьма срочно! Осторожно! Огнеопасно!», следовало, по распоряжению директора, подвести к самой химической фабрике и там разгрузить. Но как-то так вышло, что к химической фабрике подвинули вагон кукурузы, а пражский груз передали на поленскую ветку. Когда ошибка обнаружилась, поезд давным-давно уже ушел и вернуть его было невозможно, потому что сошедший с рельс паровоз заграждал путь. Прикомандированный к химической фабрике чешский артиллерийский штабс-капитан перед всем честным народом орал на директора, угрожая ему донесением по начальству. Директор, хотя и тише, но тоже совершенно открыто угрожал штабс-капитану жалобой.
На другой день на узкоколейке обошлось без всяких аварий, но сверх меры перегруженный состав оказался не под силу маленькому паровозику. Четыре вагона пришлось отцепить. Локомотив отодвинул их обратно до разъезда, потеряв на этом полчаса. Первый поезд прибыл в Свальяву с опозданием на полтора часа. Второй опоздал на целых три.
В этот день с ремнями на заводе все обстояло благополучно, но у машиниста внезапно случилось сильное расстройство желудка, и, выбегая по неотложной надобности, он каждый раз останавливал машину. Напрасно ему предлагали уйти домой, он не шел, не желая доверить машину кому-либо постороннему. Вчерашний случай с машиной вынуждал его быть настороже. После обеда уже четыре машины работали с перебоями.
