— А сейчас ты мне расскажешь сказку?
Томас встал и кивнул Анне, чтобы она шла за ним.
— Расскажу, но сперва мне нужно обсудить с нашей дорогой сестрой кое-какие скучные вещи, лишенные всякого интереса для такого рыцаря, как ты. Ты не посидишь тут минутку, пока мы с ней поговорим?
— Да, дядя. Но, пожалуйста, побыстрее. Ладно?
Когда дверь в комнату мальчика закрылась, Томас повернулся к Анне и усмехнулся:
— Как я в роли новоиспеченного дядюшки?
— Замечательно, честное слово! — Анна засмеялась. — Наша леди, думаю я, удивится, когда узнает, что у нее стало на одного брата больше. Но она вряд ли будет против нового родства.
Она коснулась его руки выше локтя, и ее улыбка из веселой сделалась нежной:
— Мальчик просто расцветает, брат, когда вы к нему приходите. Он быстрее всего поправляется в вашем присутствии.
— Значит, ему и дальше будет становиться лучше?
— Он крепнет с каждой минутой, — ответила она, прислушиваясь к каким-то звукам, доносившимся из-за закрытой двери. — Если вы сейчас же не вернетесь и не расскажете обещанную сказку, Ричард допрыгается в кровати до того, что разнесет ее в щепки! Он прямо сгорает от нетерпения.
Элинор потерла ладонью глаза. Словесный поединок с отцом отнял у нее последние силы, какие еще оставались после долгих дней, проведенных в томительном бдении у постели больного. Когда разнеслась новость о смерти Хьювела, отец ушел, и она теперь одна сидела за высоким столом. Правда, перед тем, как уйти, он велел принести ей еды, чтобы она могла позавтракать.
Утро уже полностью вступило в свои права, хотя новорожденный свет был слабым и просторный обеденный зал, где она сидела над кубком разбавленного вина, ковригой белого хлеба и порцией соленой рыбы в масле, был скорее сумрачным. Усталость мучила ее сильнее, чем солнечный свет, и усилие, которое нужно было совершить, чтобы отрезать хлеб или прожевать рыбу, представлялось невероятным. Она отпила вина, и от его тепла стало чуть полегче. Возможно, и правда стоит съесть немного рыбы, подумала она и потянулась, чтобы выловить из миски небольшой кусок.
— Вы одна, миледи? — в голосе слышались просительные нотки.
При звуке этого некогда знакомого голоса Элинор подняла голову. Юлиана так тихо вошла в зал, что настоятельница не слышала шагов. Теперь ее давняя подруга стояла в нерешительности у противоположного конца длинного стола, с лицом, таким же бледным, как обрамлявший его серый чепец.
— Да, одна, — откликнулась Элинор. — Боюсь, могу предложить тебе только свое общество.
— Больше ничье общество мне и не нужно.
— Хочешь присоединиться?.. — движением руки Элинор указала на еду, стоявшую перед ней.
Юлиана покачала головой. Потом наклонилась, словно под тяжестью невидимой ноши.
— Вы слышали о смерти слуги вашего отца?
— Да, слышала, — тихо ответила Элинор. — Мои слова, конечно, могут послужить лишь слабым утешением, но я сделаю для его семьи все, что смогу.
Какое-то мгновение она помедлила в нерешительности.
— Мне сказали, это был несчастный случай, но я горюю о жене и малышах, которые остались без отца.
Она знала, что им не придется голодать, и эта уверенность могла разве что отчасти притупить боль, выпавшую на долю семьи.
— Я тоже. Мой отец поклялся, что позаботится о них. Он чувствует ответственность за глупый поступок Генри, испугавший лошадь, — она вздрогнула. — Но все равно семья будет долго с горечью вспоминать этот злосчастный день.
Где та жизнерадостность, которая некогда придавала блеск глазам подруги и румянец — ее щекам, со все возрастающей грустью подумала Элинор. У Юлианы всегда было доброе сердце, и она горевала о смерти любого из Божьих созданий, но нрав ее был таков, что она быстро переставала грустить и начинала снова радоваться жизни — радостью, заразительной даже для тех, кому судьбой уготованы были многие печали этого мира. Что же настолько омрачило душу подруги ее детских игр?
— Хочешь пройтись сейчас со мной вдоль крепостной стены, Юлиана? — спросила Элинор, — Может быть, зрелище нового дня развеселит нас. Кроме того, прошло столько лет с тех пор, как мы говорили в последний раз. Нам есть о чем рассказать друг другу.
