— Лорд Генри полагает, что он, а не сотворенная Богом земля должен быть помещен в центр вселенной. Идет ли речь о хорошем или о плохом, он не выносит, когда его персона оказывается не в центре внимания.
Интересный ответ, подумал Томас. Старательно обходит самое главное: небрежность ли, несчастный случай или намеренное действие вызвало смерть слуги.
— А та женщина, которая так горевала о Хьювеле? Это его сестра или жена?
— Вдова. В крепости, где полно солдат, она недолго останется без мужа. Но у этих двоих были дети. Пусть Генри и не удосужился сунуть ей в руку медный грош, но отец его великодушнее. Мы тоже не позволим семье голодать. Но даже обещание, что желудки их будут полны, а в очаге будут гореть дрова, не прогонит из сердец малышек этой зимой горечи и страха оттого, что умер их отец.
Томас молча кивнул и повернулся, ища глазами будущего шурина Роберта. Генри стоял с двумя женщинами, которые тоже были на сегодняшней прогулке, что закончилась так печально. Насколько можно было судить издалека, лицо его уже перестало так ярко пылать, но он по-прежнему оживленно размахивал руками. Томас кивнул головой в сторону лейвенхэмского наследника.
— Медный грош? Он что, всегда был таким черствым?
— С детства, — резко бросил Роберт. Потом покачал головой: — Простите меня, Томас. Гнев, который пробудила во мне эта жестокая смерть, просто ослепил меня, лишив последней беспристрастности. Хьювел был не только хорошим человеком, но еще и верным слугой и одним из товарищей брата. Несмотря на разницу в положении и знатности, они часто шутили о родстве своих имен. Я страшусь сообщать брату в письме эту новость — особенно сейчас, когда он на войне. Хью будет глубоко скорбеть, как и мы все. — Роберт поспешно поднес руку к глазам, словно в них попала грязь, но Томас понял, что причиной была не пыль, а слезы. — Это правда, — он заговорил дальше, — мы с Генри никогда не ладили, даже когда были детьми. В нем всегда было слишком много злости, но он не стремился вызвать противника на поединок. Я так думаю, что, если мужчины спорят, они должны мириться с тем, с чем могут, а когда не могут, то честно обмениваться ударами. Будь Генри монахом, которому положено подставлять другую щеку, я бы счел его храбрецом. Но он нападает исподтишка…
Роберт помолчал, потом добавил:
— Этого, наверное, довольно. И так ясно, что я никогда не любил Генри. Если бы сегодня на конной прогулке вместо него был его младший брат Джордж, уверен, сейчас жена Хьювела целовала бы теплые губы мужа, а не омывала его мертвое лицо слезами.
В его голосе явственно слышалась горечь.
— Тогда жаль, что тот — всего лишь второй сын.
Роберт кивнул с рассеянным видом.
— А сэр Джеффри?
Перед тем Томас наблюдал, как пожилой человек ласково погладил обрубком руки шею лошади, а потом повернулся к слуге и стал давать ему указания, как устроить ее в конюшне. Когда лошадь увели, рыцарь сунул в рот левую перчатку и зубами нетерпеливо сорвал ее. Кожаная перчатка упала на землю. Наклоняясь, рыцарь пробормотал проклятие. Он сердито выхватил ее из лужи и заткнул за пояс. Томасу это движение показалось слишком уж резким для подобного пустяка. Разве он недавно потерял руку?
— Он отец леди Юлианы и двух ее братьев. Хороший рыцарь. Мужчина, каким лорду Генри никогда не стать. Как видите, у него нет правой руки. Очень жаль.
— Он потерял руку в восстании Монфора?
— Нет, это произошло не в бою. Странный несчастный случай во время турнира, — объяснил Роберт. — Он ждал своей очереди на арене, когда его коня, кажется, ужалила пчела. Лошадь сбросила его и взвилась на дыбы. Удар переднего копыта пришелся сэру Джеффри по запястью, раздробив кости. Руку пришлось отрезать.
— С потерей руки закончилась и его военная служба?
— Конечно. Но, как говорят искренне верующие люди, Бог благоволил ему. Он был младшим сыном, который, когда не сражался в войске короля, зарабатывал свой хлеб турнирами. Пока он поправлялся, его старший брат умер от лихорадки, оставив ему земли Лейвенхэма и титул. Сейчас он богатый человек.
Томас проводил взглядом рыцаря, который подошел к одному из охотников и начал оживленно обсуждать с ним утреннюю добычу Роберта. Отсутствие руки объясняло, почему сэр Джеффри сам не поехал с утра. Скорее всего, он еще мог позволить себе соколиную забаву, но охота с копьем или луком явно была ему теперь не по силам. Загонять кабана или оленя с одной рукой представлялось слишком опасным. Томас подумал, что травля зверя стала рыцарю не в радость.
