Типография «Верден»

Долой воров!

Этот воинственный клич вырвался из самой глубины души Вандреса. Дело было в обманчивом феврале этого года. Он знал, о чем говорил: он ненавидел воров. «Это они довели нас до такого состояния».

Я любил Вандреса. Он был пылким и искренним. Его горячность и искренность просто ошиблись направлением, вот и все. Он полушутя называл меня «большевиком», но только полушутя. Он знал, что я не состою в «партии» и что никогда не стану членом какой-либо партии. Но дальше всего я был от той, в которой состоял он, — по его мнению, единственно честной, единственной партии, в которой любили порядок и родину. Правда, он сильно недолюбливал и «типов из „Аксьон франсез“», мастеров переворачивать все вверх дном. О, он, конечно, тоже стоял за переворот, но за переворот, не нарушающий порядка и направленный против воров.

— Да где же они, ваши пресловутые воры? — спрашивал я.

— Ну, знаете! — сердился он, глядя на меня округлившимися от возмущения глазами.

— А ну-ка, прочтите, — настаивал я, — прочтите, что на днях написал один мой приятель: «А почему бы не устроить демонстрацию на Восточном вокзале и не сжечь, крича „долой убийц!“, старые деревянные вагоны, в которых сотнями гибнут пассажиры только потому, что компании выплата по страхованию обходится дешевле, чем постройка новых вагонов?»

— О, — протестовал Вандрес, — сжигать вагоны, которые еще могут служить!

Он был весь в этих словах, мой Вандрес; его маленькая типография, забитая абсолютно бесполезными вещами, представляла забавное зрелище — тут были какие-то старые клише, старые ключи, пепельницы-рекламы, старые гайки и даже старый манометр бог весть от какого котла; все это он никак не мог решиться выбросить: «а вдруг что-нибудь понадобится».

«Типография „Верден“». Эта вывеска на маленькой угловой лавчонке в пассаже Анфер[1] на Монпарнасе повергала в недоумение. Причем тут Верден? Что тут имелось в виду? Уж не ад ли Вердена? — спрашивали вы себя. Какое-то отношение к аду Вердена заведение действительно имело. В четырнадцатом году, когда вспыхнула война, Вандрес был полуподмастерьем, полукомпаньоном. Патрон его ушел на фронт, а типография, благодаря Вандресу, продолжала действовать до конца пятнадцатого года, когда забрали и его. Они были в разных полках, но оба были ранены под Верденом. Вандрес поправился, а патрону из-за гангрены пришлось отнять ступню правой ноги. Немного погодя надо было резать уже выше колена, а затем до бедра, наконец, заражение распространилось и на левую ногу. Ложась в шестой раз на операционный стол, патрон включил Вандреса в свое завещание и оставил ему типографию, в память о Вердене.

Таким образом, Вандрес в 1924 году стал сам себе хозяином и окрестил типографию славным именем Вердена. О, это было скромное предприятие; там принимали заказы только на мелочь: извещения, штампы на бланках, проспекты… Маленькая автоматическая машина, пресс с педалью и забавный старый ручной пресс. Из-за него-то я и посещал типографию: на нем делались корректурные оттиски моих книг.

Хозяин, пусть даже скромного предприятия, — все же хозяин. Вандрес очень дорожил этим. Вот, без сомнения, почему он так шумел и кричал «долой воров!» в знак протеста против налогов. А они стали непосильными из-за того, что евреи жиреют, масоны воруют, а «большевики» саботируют.

Он, впрочем, строго различал эти категории, как и людей, в них состоящих. Так, например, его помощник был и евреем, и масонам, и антифашистом, что совершенно не мешало Вандресу высоко ценить его, несмотря на этот тройной недостаток. «Есть среди них и приличные люди!» — говаривал он. Таким и был этот помощник — невысокий паренек из Бриансона, горячий, живой, работящий и ловкий, тоже прошедший через Верден. После войны он откупил у своего родственника маленькую типографию в городке Пиньероле в Пьемонте. Фашизм выгнал его оттуда, и тогда его взял на работу Вандрес — тоже в память о Вердене. Раза три в неделю Вандрес и Дакоста крепко ругались из-за Муссолини, после чего отправлялись пропустить стаканчик на улицу Кампань-Премьер. Они души не чаяли друг в друге.