— Успокойся. Ты в безопасности, — спокойно говорил Ветроволк. — Я не дам тебя в обиду.
«Подумай о Ветроволке». Ее пальцы пробежали по его волосам, нашли уши и принялись исследовать их очертания. Она изучала их форму и текстуру, ощущала легкую податливость хряща, мягкость мочки и замысловатый изгиб внутренней части… Спустя несколько минут эльф тихо застонал и остановил ее любопытную руку. Поднеся ее ко рту, принялся целовать кончики пальцев, потом ладонь, а затем пробежал легким как перышко языком до той точки на запястье, где прощупывался пульс.
Кто бы мог подумать, что это так приятно? Когда-нибудь надо будет повторить это наяву. Тинкер смотрела на него, и красота его глаз снова ошеломляла ее.
— Кажется, я никогда не видела ничего синее. Может, кобальт?
— Синее моих глаз?
— Ну да.
Он торжественно изучил ее лицо, а потом произнес:
— А у твоих глаз цвет лакированного ореха.
— Это хорошо?
В этом сне Ветроволк смотрел на нее с необычайной нежностью.
— Твои глаза теплые, земные, в них достаточно силы, чтобы противостоять любой напасти.
— О! Но они тебе нравятся?
— Ты мне нравишься вся. На тебя приятно смотреть.
Теперь стало понятно, что это сон.
— Ну конечно, с такими волосами и с таким носом! — И она два раза ущипнула себя за кончик носа. Забавно! Нос словно онемел, как это случалось, когда она напивалась. Вот у Ветроволка, конечно, нос — само совершенство. Она пробежала пальчиками по линии его носа. Ну конечно.
— У тебя чудесные волосы, — сказал Ветроволк мечтательно.
— Ты что?
— Они очень чистые.
— А я думала, что эльфам нравятся длинные волосы. — Она подергала за короткий локон, стремясь показать, что он какой угодно, но только не длинный.
— В функциональности бывает такая красота, перед которой бледнеет мода. В нашем случае традиционное оттеснило модное и стало чем-то почти геологическим.
Она обдумывала это несколько минут, прежде чем поняла, что он говорит о традиции, обретшей прочность камня.
— Как-то скучно звучит.
— Да. Вероятно, нехватка смелости или недостаток творческого воображения — то, чего, в отличие от тебя, так недостает нашим женщинам, — определяют стандартную длину волос у эльфов.
— В отличие от меня?
— Ты самая храбрая женщина, которую я когда-либо встречал, и в то же время самая умная.
— Я храбрая? Когда?
— Бесстрашная.
Тинкер фыркнула.
— О нет! Я так часто пугалась за последние несколько… — Сколько времени прошло с тех пор, как Ветроволк перемахнул через забор, нарушив ее упорядоченную жизнь? — Несколько дней. — По крайней мере, ей казалось, что дней. Она ясно помнила целых две ночи, но вот приемы пищи и периоды сна совсем не проясняли картины. — Я просто делала то, что нужно было делать.
— Это и есть настоящая смелость. Как ты правильно заметила, без тебя я бы умер, и не один раз. И могу высказать предположение, что из всего населения Питтсбурга, включая и людей, и эльфов, лишь у тебя нашлись ум и сила духа, позволившие сохранить мне жизнь.
Это был такой причудливый сон. Очертания комнаты то проявлялись, то размывались, а Тинкер чувствовала себя легкой и бодрой. Она словно опьянела, правда, обычно в таком состоянии ее руки и ноги наливались тяжестью и движения становились неуклюжими. Теперь же ловкие пальцы проворно продолжали исследование удивительно любопытного объекта — Ветроволка.
Его пальцы оказались длинными и тонкими, и ногти на них были самыми чистыми из всех виденных ею прежде. Конечно, все знакомые Тинкер проводили добрую часть времени за работой и пачкали руки в грязи или в машинной смазке. Под свободной шелковой рубашкой цвета мха на плече эльфа остались лишь еле заметные серебристые шрамы от зверских укусов, нанесенных фу-псами.
— Почему варги напали на тебя? Кто хотел твоей смерти?
— Не знаю. У меня много врагов. Другие кланы завидуют монополии клана Ветра на Западные Земли, а внутри моего собственного клана многие считают меня опасным радикалом. Но эта затея — не простое политическое убийство. Это скорее смахивает на выходку безумца: выпустить чудовищ, убивающих все на своем пути. Не могу себе представить, чтобы кто-нибудь из моих врагов решил свести счеты таким трусливым способом.
