— Что ты задумал? — задал естественный вопрос обеспокоенный родственник.
— Я решил отправить Улджай Туркан-ага в Самарканд. Она поживёт у моей сестры. Так же, как моя первая жена.
— Не знаю, что и сказать на это.
Подбрасывая на широкой мозолистой ладони несколько помутневших от старости камешков, Тимур сказал:
— Когда-нибудь мы с тобой будем правителями Самарканда. Отправляя туда свою любимую жену, я поселяю там свой гарем. Пусть с этого и начнётся наше возвращение.
Хуссейну понравилась уверенность брата, но оставались некоторые детали...
— Но ведь не сам ты повезёшь её туда?
— Мне там появляться нельзя.
— Правильно. Но тогда кому ты можешь доверить это дело? Тут надо подумать.
Тимур пожал плечами:
— Чего тут думать? Байсункар болен, значит, поедет Мансур.
— Это хорошо, что ты ему можешь довериться, но путь неблизкий, и ему потребуются деньги.
Тимур ещё раз подбросил в руке добытые ценности и насупился. Он и сам понимал, что этого мало.
Хуссейн тоже задумался, у него было лицо человека, мысленно что-то взвешивающего. Какие-то неизвестные «за» и «против».
— Погоди.
Хуссейн подошёл к своему коню и из перемётной сумы достал тряпицу. Развернул её, на свет показался дорогой перстень со смарагдом. Тимуру показалось, что он его где-то видел.
— Возьми, пусть продаст, этого должно хватить. Только скажи ему, чтобы не продешевил.
Тимур всё силился вспомнить, где он видел это украшение. Ах да! Это был тот самый перстень, который Хуссейн вручил своему касса-хану в благодарность за хорошее исполнение касыды Кабул-Шаха. Сколь ни печален был эмир Тимур, но он едва удержался, чтобы не расхохотаться. Ловок, оказывается, брат. Надо понимать, что и само выступление подготовил он. До такой степени мечтал породниться. Певец спел, мгновение подержал в руках перстень, а после хозяин, не привыкший разбазаривать ценности, отобрал его обратно.
— Ты смеёшься, Тимур?
— Я просто радуюсь тому, что теперь мне не придётся беспокоиться о судьбе моей жены.
На следующий день пало ещё несколько лошадей. Жене эмира, Мансуру и двум охранникам выделили лучших из оставшихся, так что, когда Улджай Туркан-ага скрылась со своими сопровождающими за ближайшими барханами, картина вырисовалась удручающая. Под водительством двух эмиров осталось войско, состоящее всего лишь из десяти человек. Самое неприятное было в том, что лошадей осталось ещё меньше. Всего семь.
Молча собрались в дорогу. Те, кому по жребию выпало путешествовать пешком, взялись за стремена руками, без всякого воодушевления ожидая команды к началу похода. Человеку, сразу из «пелёнок» пересаживающемуся в седло, пешее положение представляется ненормальным и невыносимым.
Наконец отправились. Из-за того, что приходилось соизмерять скорость с силами безлошадных путников, передвижение происходило шагом. За день преодолели не более трёх фарасангов. На ночь остановились у степного колодца, поужинав остатками того, что оставалось в перемётных сумах, легли спать. Трудно сказать, что приснилось братьям Хуссейну и Тимуру в эту ночь, но то, что они увидели, проснувшись следующим утром, было страшнее любых снов.
Куда-то исчезли ещё четыре лошади. Тимур, постукивая плёткой по сафьяновому голенищу, долго и молча смотрел на открывшуюся картину. Хуссейн был не в силах даже вытащить из-за пояса плётку.
Вскоре выяснилось, что лошади исчезли не сами по себе, вместе с ними пропали и трое нукеров. Что интересно, это была та тройка, которой предстояло путешествовать пешком сегодня. Один из нукеров Тимура обошёл место ночёвки. За колодой, из которой здесь когда-то поили овец, он нашёл изрезанный бурдюк из козлиной кожи.
— Они обернули кожей копыта лошадей, господин.
Тимур и сам догадался и поэтому ничего не ответил.
Хуссейн взял из рук нукера изрезанный бурдюк и задумчиво помял его в руках, потом бросил на землю и разразился проклятьями.
Хотел Тимур посоветовать ему, чтобы берёг силы, но не стал, не до разговоров с бушующим названым братом ему стало, какая-то непонятная пелена опустилась ему на душу. Всегда считал он наихудшим из грехов предательство, но как же жить, если оно окружает со всех сторон? Покачнулась в тот момент его вера в высшую силу, ведущую его по жизни.
